Счастливчик (СИ)

Сама чокается с моим стаканом и залпом выпивает варево Томаса. Снова морщится, но на этот раз от крепости напитка и нетерпеливо смотрит на часы на экране своего коммуникатора.

-- Сейчас Мила принесет закуску, -- поясняет в ответ на мой недоуменный взгляд.

-- Ты решила напиться? -- спрашиваю.

-- И поговорить, -- кивает. -- А что делать, если у нас с тобой по-другому не клеится?

Оригинальный материнский прием -- напиться вместе с сыном. Что-то Морган ни разу не предлагала мне алкоголь -- у нас с ней и так не было проблем с общением.

-- Что? -- тут же читает по моему лицу. -- Не так должна вести себя образцовая мать?

-- Это не худший из твоих поступков в роли моей матери, -- отвечаю. Раз уж ей хочется поговорить начистоту -- пожалуйста.

Наверное, все опять написано у меня на лице.

-- Если бы ту дуру сегодня не пристрелили, остальные бы не угомонились, -- говорит.

Дуру, значит?

-- Ты хоть знаешь, как ее звали? -- спрашиваю сквозь зубы.

Пожимает плечами.

-- Роза... Розалия... Розарио... Нет, не помню. Смысл? Мы их кремируем. Никаких кладбищ и табличек.

Теперь и я выпиваю залпом.

-- Думаешь, я чудовище? -- вопрос звучит очень обыденно.

-- Иногда, -- признаюсь. -- Часто, -- добавляю, подумав.

В этот момент в дверь стучат. Изабелла собирается встать, но опережаю ее и иду открывать.

На пороге Мила с подносом, на нем -- сухарики и какие-то орешки.

-- Спасибо, -- благодарю, принимая поднос из ее рук.

-- Все хорошо? -- спрашивает одними губами.

Знал бы я сам, хорошо это или плохо, но мы с Изабеллой впервые разговариваем мирно. Значит, хорошо.

Киваю и закрываю дверь.

Изабелла тут же тянется к орешкам, стоит мне поставить поднос рядом с бутылкой.

-- Последняя поставка, -- комментирует. -- Мои любимые. Ешь, ешь, правда тощий совсем. Еду-то, которую набрал, наверняка, выбросил, стоило мне уйти?

-- Выбросил, -- подтверждаю.

-- Упрямый, прямо как он, -- вздыхает и снова наливает.

Кто такой "он", и так понятно.

-- Гай сказал, у тебя его фото в комнате, -- решаюсь, пока она готова говорить, а ее язык развязан алкоголем.

-- И тут...

Изабелла тянется к кулону на своей груди, щелчок, и тот открывается. Там действительно фото моего отца, совсем еще молодого. Он и погиб молодым, в двадцать девять лет, но тут Александр Тайлер еще совсем мальчишка.

-- А не много ли его спустя столько лет? -- спрашиваю, когда справляюсь с шоком и обретаю дар речи.

-- Много, -- соглашается, -- теперь, когда есть ты, в изображениях нет смысла. Ты -- его точная копия.

Нервно смеюсь.

-- Надеюсь, ты не заставишь меня перекраситься в брюнета? -- и не повесишь на стену...

Изабелла хмыкает.

-- Может, я и чудовище, но не идиотка, -- а потом дергает цепочку на своей шее, та рвется удивительно легко, и вот кулон уже на раскрытой ладони. -- На, возьми. У тебя-то с собой и фото его нет.

Беру, скорее, на автомате. Как любой ребенок, я любил своего отца и уважаю его память, но я не настолько сентиментален, чтобы таскать с собой его фото -- это не улучшит мою память.

-- Ты представить не можешь, как я его любила...

Что-то мне не хочется представлять. Это какая-то нездоровая маниакальная любовь. Морган тоже любила моего папу, да так, что вырастила меня как собственного ребенка, доказала свою любовь действиями, а не обвесилась его фотографиями.

Алкоголь делает Изабеллу не только разговорчивее, но и проницательнее. Внимательно смотрит на меня, а затем выдает:

-- Ты не понимаешь, почему я о нем и о нем, а не о тебе, да? -- молчу. -- Я сама думала об этом, -- продолжает. -- Я не хотела ребенка, я тебе говорила. Ты появился слишком неожиданно для меня, а потом я уехала. Я не успела тебя полюбить, понимаешь?

Это оправдание? Кажется, она считает, что да.

Качаю головой.

-- Не понимаю.

-- Знаю, -- произносит неожиданно трезво, и мне приходит в голову мысль: не пытается ли она показаться пьянее, чем есть? -- Я сознательно отказалась от тебя и смирилась. Не пыталась ни связаться, ни встретиться. Но теперь ты здесь. И я хочу быть тебе матерью.

Правда хочет, даже не сомневаюсь. Хочет, вот только ей безразлично, кто я и чего хочется мне. Будь на моем месте любой манекен, Изабелла относилась бы к нему точно так же.

И это неправда, что мне все равно, а я просто хочу домой.

Мне.

Не.

Всё.

Равно.

Мы снова выпиваем.

Отличное все-таки у Томаса пойло -- голова абсолютно ясная. А раз так, то Изабелла или выпила его уже чудовищно много, или притворяется.

-- За что ты так с людьми на рудниках? -- спрашиваю, возвращая стакан на тумбочку. -- Это я нарушил твой приказ, они ни в чем не виноваты.

-- Не виноваты, -- не отрицает. -- Но вход в шахту и так хорошо охраняется, гораздо лучше, чем наземные постройки. А ты все равно попробуешь туда прорваться.

-- А если я пообещаю, что не стану? Ты вернешь их из-под земли?

-- Ты соврешь, -- отмахивается.

-- Не совру.

-- Ты и сейчас врешь, -- на ее лице снисходительная улыбка.

Поджимаю губы. Вру.

Снова наливает. Интересно, Изабелла решила сама напиться до потери сознания или напоить меня? Пока не работает.

-- Ты, я и Гай, -- произносит после нескольких минут молчания, -- мы семья, мы должны быть семьей. Долж-ны!