— Я не хочу Тебя. Но ты мне нужен. — Роланд лег животом на пол.
— Что здесь происходит? — спросил Дикон.
— Сядь мне на спину, — сказал Роланд.
— Надеюсь, это не странный секс, — сказал Дикон.
— Это не странный секс, — сказал Роланд. — Это совершенно нормальный секс.
Дикон уселся на спину Роланда, скрестил худые ноги и стал ждать.
Тогда Роланд поставил ладони на пол и сделал идеальное отжимание.
Тора и Эллисон зааплодировали.
— И это все? — спросил Дикон. — Это и есть твой большой талант? Ты хвастаешься, что можешь отжиматься с мужчиной, сидящим у тебя на спине? Я могу бы сделать то же самое, пожалуйста, не заставляй меня доказывать это.
— Нет, — сказал Роланд. — В этом и заключается талант.
Роланд сделал двадцать отжиманий с Диконом на спине, последние четыре — на кулаках.
— Это унизительно, — сказал Дикон. — Я имею в виду, впечатляюще, но унизительно.
— Я наслаждаюсь шоу, — сказала Эллисон. Роланд не был хвастуном, так что было довольно зрелищно видеть, как он демонстрирует свою силу.
— Ну хватит. Я ухожу, — сказал Дикон, слезая со спины брата после того, как Роланд дошел до двадцати. — Шоу окончено.
Дикон рухнул обратно в большое кресло, а Роланд встал и отряхнул руки.
— Спасибо, братишка, — сказал Роланд, ангельски улыбаясь. — Премного благодарен.
— И я, — сказала Эллисон, касаясь руки Роланд. От отжиманий вены на его бицепсах вздулись, и она планировала пробежаться по ним руками в течение следующих десяти часов или до тех пор, пока действие марихуаны не пройдет.
Роланд сел на стул и притянул ее к себе на колени. Эллисон пошла охотно и счастливо. Ей было приятно чувствовать себя его девушкой, частью пары, о которой знали другие. Никаких секретов.
— Пусть кто-нибудь другой пробует, — сказал Дикон. — Тора, давай ты.
— У меня тоже нет никаких талантов, — запротестовала она.
— Мы оба знаем, что это ложь, — сказал Дикон, и продолжил толкать ее в руку, сопровождая каждый толчок словами, — давай, давай, давай.
— Прекрасно! — Наконец она встала с притворным вздохом. — Травка не влияет на слух, не так ли?
— Понятия не имею, — сказал Дикон. — Но теперь тебе придется сделать то, что ты собиралась.
— Я не очень хочу загреметь в больницу. — Тора сняла свой кардиган и кинула его Дикону.
— Никогда не слышал ничего умнее, — сказал Дикон.
— Замолкни, — сказала она. — Если ты рассмешишь меня, я упаду. — Тора остановилась посреди комнаты на клетчатом ковре и сделала глубокий вдох. Затем она подняла руки в воздух и наклонилась назад в мостике.
— Брависсима! — сказал Дикон.
— Одна проблема, — сказала Тора, все еще находясь на полу. Ее голос звучал напряженно и гнусаво. — Я не могу вернуться в исходное положение.
Дикон подскочил, обхватил ее рукой за поясницу и поднял на ноги. Как только она встала, он закружил ее в своих объятиях в глупой пародии на вальс. Развернув ее, он повел Тору обратно к креслу.
— Твоя очередь, — сказала Тора Дикону. — В чем твой талант?
— Ты уже два часа куришь мой талант. Теперь очередь Эллисон.
— У меня тоже нет никаких талантов, — сказала Эллисон.
— Народ, кончайте с показной скромностью и давайте уже сделайте что-нибудь, черт возьми, — сказал Дикон, подняв кулаки в воздух, как будто собирался начать мультяшную битву со всеми ними.
— Хорошо. Я могу кое-что сделать. Я помню наизусть стихи. Не знаю, считается ли это талантом или навыком.
— Декламируй! — сказал Дикон и щелкнул пальцами.
Эллисон со вздохом поднялась и встала посреди комнаты на ковер, который, по-видимому, стал их сценой.
— Посмотрим… — сказала она. — Я смогу процитировать «Лондон» Уильяма Блейка. — Блуждая по пыльным улицам столицы,
Там, где Темзы поток струится…
— Ну, н-е-е-т, скучно, хватит, — сказал Дикон. — Что-нибудь, получше, пожалуйста.
— Ммм, — Эллисон топнула ногой по ковру. — Потому что я не смогла остановить Смерть –
Он любезно остановился для меня….
— Никаких стихов о смерти, — сказал Дикон. — Ты что, не знаешь никаких веселых стихов?
— Веселые стихи? — спросила Эллисон. — Ну… может быть, одно забавное стихотворение.
— Давай, — сказал Дикон.
— Сонет, — начала Эллисон, — Из…
— Никакого Шекспира, — сказал Дикон. — Не смей назвать Шекспира.
— Сонет, — снова начала Эллисон, на одну десятую громче, чтобы заставить Дикона замолчать, — от графа Рочестера. Иначе известный как самый печально известный распутник в истории.
— Вооот, — сказал Дикон, щелкнув пальцами и указывая на потолок, — уже что-то.
Эллисон откашлялась и подняла руку, как поэт былых времен. Она прочитала стихотворение.
В одиннадцать утром обычно встаю;
Обедаю в два; целый день дальше пью;
Там — шлюху зову; чистоту я блюду:
Не семя при ней исторгаю — еду
— Люблю поэзию, — вздыхая, сказал Дикон.
Эллисон продолжила.
Бранимся потом; засыпаю я, пьян –
А наглая шлюшка уж лезет в карман.
Чертовка спешит от меня улизнуть –
Ее вместе с платой уже не вернуть.
А если внезапно средь ночи проснусь –
На сучку удравшую крепко я злюсь!
И бешенство столь беспредельно мое…
Нет девки — с пажом лягу вместо нее.
А после я слуг принимаюсь ругать…