Счастливое недоразумение

По крайней мере, дом в полной боевой готовности, если можно так выразиться. Запах свежей краски (и случайные пятна на ливреях лакеев) свидетельствует о поспешных попытках сделать его пригодным для жилья. Дом по-прежнему мрачный – с громоздкой дубовой лестницей и многочисленной древней мебелью, которая никогда не износится и не войдет в моду. Гостей очень немного: моя сестра, ее муж и несколько родственников, которых Мэрианн уговорила присутствовать. По ее словам, те, кто еще не видел мою невесту, едва не обезумели от любопытства. Тетя Ренбурн отказалась приехать, заявив, что в семье слишком много свадеб, и предпочла остаться дома со своими кошками и странными друзьями.

Плечом к плечу мы с Карстэрсом направились в гостиную, где собрались наши гости.

Мисс Хейден, повернувшись, приветствует меня угрюмым взглядом. Что-то в ней переменилось, но я не могу понять, что именно. Грудь все так же великолепна и, кажется, больше открыта. Однако прежде чем я успеваю внимательнее присмотреться к невесте, меня выпихивают вперед, чтобы произнести клятвы.

Рука мисс Хейден, немного влажная и дрожащая, ложится в мою.

Шарлотта

Даже мой отец заметил! Хоть он и сказал, что я похожа на мальчика, он имел такт добавить, что новое платье «весьма милое». Эту фразу отец произнес после долгого бормотания о том, не накинуть ли мне шаль, чтобы я не простудилась.

Но этот болван, за которого я выхожу замуж, едва взглянул на меня! Он не заметил изящество моей, вдруг ставшей лебединой, шеи, выпуклость и другие достоинства моей груди... А может, и заметил, поскольку я не припоминаю, чтобы он хоть раз посмотрел мне в глаза. Тем временем священник, на одеянии которого кружев и вышивки больше, чем на всех присутствующих дамах, вместе взятых, соединяет нас с Шадом, пока смерть не разлучит нас, а я обдумываю, является ли недостаток внимания жениха основанием для аннулирования брака.

Я мямлю свои клятвы, Шад бормочет свои. Интересно, что случилось бы, если б я метнулась к двери, как дикий зверь, рвущийся на свободу? Я, вероятно, опередила бы его одноногого друга, но в Шаде есть что-то от гончей.

Когда нас объявили мужем и женой, сзади послышалась возня, и зазвенел детский голос:

– Дядя Шад! Дядя Шад, мы пришли посмотреть, как ты женишься!

Мы оба поворачиваемся. Я замечаю, что наши руки все еще соединены, и выдергиваю руку из его ладони. В дверях гостиной – двое детей и женщина, судя по чепцу и переднику, их няня.

Как же, дядя! Девочка лет десяти – да, бурная юность была у Шада, прежде чем он отправился расходовать энергию на французов, – и маленький мальчик приблизительно шести лет, который и говорил. У обоих черные волосы и черты Шада.

Священник, тихо хмыкнув, прижал молитвенник к кружевной груди.

Мальчик бросился к Шаду. Тот, поколебавшись, подхватил его на руки.

– Джон, ты должен стоять тихо и тогда получишь пирог.

– Эта леди теперь будет нашей мамой?

Жена и мать двоих детей меньше чем за минуту!

Моя мать, издав низкий стон, падает на руки моего брата.

Девочка, выйдя вперед, застенчиво приседает передо мной в реверансе, и я не могу не улыбнуться ей, очарованная ее хорошими манерами и сходством с отцом.

– Мы поговорим об этом позже, – шепчет Шад своим детям.

– Почему у леди волосы как у мальчика? – продолжает Джон.

– Вовсе нет... – Шад уставился на меня, подтверждая мои подозрения, что до сего момента едва взглянул на меня. – Ей-богу, как у мальчика. Это дело моей сестры, полагаю? Вам идет, мэм. И платье. Очень... гм... элегантное.

– Разве вы не представите мне своих детей, сэр? – О, как мы вежливы друг с другом!

– Да, конечно. Это Джон, а это Эмилия. Сьюзен, – обращается он к няне, – можете отвести их вниз, дать пирог и... – Они коротко говорят, прежде чем няня и дети выходят из комнаты, возможно, в кухню.

Семейство Шада, кажется, не слишком расстроено появлением его внебрачных детей. Его сестра дружески им улыбается, полагаю, что у такого высокородного семейства (во главе которого граф) хватило мудрости принять незаконных отпрысков.

Тем временем моя мать, которой мои брат и отец совали под нос уксус, пришла в себя.

– Позор, позор для моей дорогой девочки, – голосит она, что, на мой взгляд, не имеет смысла, поскольку это не я привела своих бастардов на собственную свадьбу.

– Вы бы предпочли, чтобы он позволил родным детям гнить в канаве, мэм? – говорю я раздраженным шепотом. Хотя в чем-то с ней согласна – щеголять незаконнорожденными детьми на свадьбе несколько вульгарно.

– Какая неделикатность! Дорогой, сделай хоть что-нибудь! – Эта реплика адресована моему отцу, который трет лоб носовым платком.

Мы сочувственно переглядываемся.

– Мэм, это хорошо, что он посеял дикий овес до свадьбы, а не после. Да, Шарлотта?

Мама, похоже, не одобряет мнение отца и снова падает в кресло.