Я знаю, что нынешнее общество растрачивается впустую и лицемерно опустошает бо2льшую часть жизней, которые затем разрушает; и это само по себе неоспоримо для врача как частной, так и государственной практики.
Вывод неубедителен и слишком прост. Сассолл практикует медицину. Возможно, его практика немного соответствует моему описанию. Поскольку мы едва приступили к созданию общества, способного оценить вклад Сассолла в социальную сферу, поскольку мы можем судить о нем в лучшем случае только по эмпирическим стандартам удобства, я могу в заключение привести логику его действий, логику, которая при всём своем стоицизме содержит в себе семя великого утвердительного ви2дения мира: «Всякое напоминание о смерти – а нам напоминают о смерти ежедневно – заставляет думать о собственной кончине и побуждает работать усерднее».
Послесловие
Когда я писал – особенно последние страницы, где говорил о невозможности подвести итог жизни и работы Сассолла, – я не знал, что пятнадцать лет спустя он застрелится.
Наша культура моментного гедонизма предполагает, что преднамеренное самоубийство – это негативный комментарий. «Что же пошло не так?» – спрашивают люди наивно. Однако самоубийство не обязательно представляет собой противовес обрывающейся жизни, оно может быть ее частью. Такой трагической точки зрения придерживались древние греки.
Джон – человек, которого я любил, – покончил с собой. И да, смерть Сассолла изменила историю его жизни. Сделала ее еще более загадочной. Но не темной. Я вижу в ней столько же света, сколько и раньше. И стоя перед ним, я не ищу того, что мог предвидеть и не предвидел – будто нечто существенное отсутствует в том, что было между нами; скорее, наоборот, начиная с его насильственной смерти и исходя из нее, я теперь оглядываюсь назад с возрастающей нежностью на сделанное им и на то, что он предлагал другим, до тех пор, пока ему хватало на это сил.
1999