Счастливый Дведик

– Ну, подумай, – Ешка постучала по своей голове характерным жестом. – Если что-то достается легко, мозг к этому привыкает и дофамина за это больше не дает. Подумай же…

– Брейк! – сказала Ева, – Как ты, Ешка, при своей ангельской любви ко всему живому и неживому умудряешься везде влезть в какой-то спор? В любом случае, правый «Иллюзиона» Ю Джин, мы с вами сейчас грузимся на флаер. Мне нужны пробы с места происшествия.

После вчерашней драки тело еще болело, причем все сразу – вдоль и поперек. Перелет на привычную лабораторию и то дался ей с трудом. Отправляться же куда, где притаилась потенциальная опасность, не хотелось совсем.

– О, – обрадовалась Ешка, – я с вами! Подожди, только возьму усилитель…

– Анализ мочи! – охладила ее пыл Ева. – Пока ты не придумаешь, как это осуществить, с места не сдвинешься!

***

Работа специалиста по полевой синхронистике – непосредственный контакт с носителем информации. Никакие видео, звуко, менто записи не способны передать мельчайших нюансов образа жизни другого существа. Иногда Ешке казалось: в ее работе есть что-то от магии. Чтение с незримых сфер – колебание воздуха при дыхании вдруг оказывается историей долгой болезни, чуть заметный поворот тела – героическим эпосом, треск перепонок рассказывает о жизненном пути существа, которое радовалось, страдало, любило. Запахи, меняющийся цвет тела, зыбкие ощущения… Никогда не знаешь, за которую ниточку нужно потянуть, чтобы распутать клубок чужого сознания и понять, какими категориями мыслит иное существо.

Ешка застыла перед изолятором на том же месте, где полчаса назад, так же безмолвно и не отрывая взгляда от своего экипажа, стоял правый Ю Джин. Прозрачность стены давала полное ощущение, что между синхронистом и разведчиками ничего нет. Но она ничего не чувствовала. Только видела. А этого было недостаточно.

У гуманоидных рас большое значение для коммуникаций имеет запах. Страха, радости, любви – феромоны ощущаются на подсознательном уровне, и могут невольно очень многое рассказать о существе, синтезирующем их под влиянием обстоятельств. Может обмануть речь, поведение, язык тела, даже взгляд. Но никому еще не удавалось перестроить биохимические процессы, происходящие в организме. Подавить выброс эндорфинов в кровь, повысить синтез нейромедиаторов в коре головного мозга, остановить выделение продуктов внешней секреции. Все попытки взять под контроль эти процессы, наталкивались на «гематоэнцефалический барьер», из-за которого вещества, искусственно введенные в живой организм, просто не доходили до нейронов головного мозга.

Неуемное желание разобраться в принципах действиях организма останавливается у края бездны. Исследования заходят в тупик или сталкиваются с угрозой необратимых разрушений. Человек, остающийся наедине с самим собой, – маленький ребенок, пытающийся взломать игрушечный грузовичок, чтобы посмотреть, как он устроен. Сломать-то сломает, а вот обратно…

Ешка передернулась. Если кому-то удастся взломать преграды, установленные природой, и добраться до главного управления организмом… Страшно подумать.

Феромоны не пробивали через прозрачную, но плотную стену изолятора, и картина для осознания полностью не составлялась. Тем не менее Ешка понимала: со вчерашнего дня что-то в пострадавших изменилось. Сейчас она чувствовала себя так, словно перед ней открывалась… Нет, не открывалась бездна. Стягивалась пленка, незримая, на уровне ощущений. Своей невероятной интуицией, которую синхронист могла «включать» и «выключать» по необходимости, Ешка почти видела эти коконы, все туже стягивающиеся вокруг Кравеца и Смита. Минилаборатории, в которых идет неведомая ей перестройка человеческого организма.

Конечно, пока это была только ее фантазия. «Ненаучное допущение», – так обзывала Ева прорывы Ешкиной интуиции. В половине случаев, как тогда, на Хироне, они оправдывались. В половине – нет.

Нужно войти в изолятор, чтобы удостовериться в ощущениях. Ей нужно вплотную «посмотреть» органами чувств феромоны, тогда Ешка сможет сказать, что…

– Еще же анализ мочи! – вспомнила она.

– Чьей мочи? – гаркнуло у нее над ухом так неожиданное, что Ешка подпрыгнула и взвизгнула.

– Ешкин кот! – раненый зверем прогремел Ким Полянский, схватившись рукой за подбородок. – Чуть челюсть не выбила.

– У тебя очень прочная и твердая челюсть, – успокоила Ешка, потирая гудевший затылок, которым она в прыжке приложилась о скулу правого.

Половину лица Кима покрывала антисептическая маска, над ней ярко горели чернотой большие глаза. От этого Полянский был похож на раздобревшего ниндзя.

– А… – протянула Ешка, – тебя тоже не взяли в разведку?

Ким пожал плечами:

– Ева посадила меня на бессрочный карантин. Хотя насморк почти прошел, и лейкоциты в норме. Но в связи со сложившейся ситуацией мне предписано сидеть в каюте, выходить только в маске и в чрезвычайных случаях.

– А сейчас чего выперся?

– Чрезвычайная ситуация, – спокойно пояснил Ким.