Счастливый Петербург. Точные адреса прекрасных мгновений

По-настоящему интеллигентному человеку наверное, вряд ли следует также гордиться и местом своего рождения, и сословным происхождением предков — во всем этом, как и во многом другом, нет и не было твоей личной заслуги. Я это понял довольно давно. Да, понял — однако, к стыду своему, продолжаю гордиться подобного рода вещами. Я горжусь тем, что один из немногих родился не где-нибудь, а в Петропавловской крепости.

Да, Петропавловская крепость, дом тринадцать, квартира три… По этому адресу еще с довоенных времен занимали две комнаты в коммуналке родители моей мамы.

Мало кто помнит, но в самом начале шестидесятых на территории Петропавловки располагался не только Монетный двор, но и великое множество самых разнообразных учреждений — начиная от типографии многотиражной военной газеты «На страже Родины» и заканчивая сугубо мирным научно-исследовательским институтом, если не ошибаюсь, коммунального машиностроения, который занимался разработкой отечественных пылесосов. А кроме этого — еще два небольших жилых дома.

Одно из первых воспоминаний детства — зима, снег, и мой дед, военный врач-фронтовик, лихо колет дрова возле каменной кладки Трубецкого бастиона. На нем серый ватник армейского образца, шнурок на шапке-ушанке развязан, и меховые полоски разлетаются над головой деда в стороны при каждом замахе топора… Так называемое «центральное отопление» у жильцов появилось, по-моему, лишь через какое-то время, а тогда приходилось кормить печь березовыми поленьями. За спиной деда, сквозь чугунные черные стрелы решетки, виден лед на Неве и немного расплывчатый силуэт Эрмитажа.

И поэтому совершенно неудивительно, что как раз с Зимним дворцом у меня связано еще одно яркое детское воспоминание. Мне, наверное, было примерно лет пять — и все эти годы наша семья прожила или в коммунальных квартирах, или в переполненном офицерском общежитии Военно-медицинской академии, где преподавал мой отец. И вот кто-то из взрослых соседей принялся мне объяснять, что вон там, на другом берегу, в этом большом и красивом доме со множеством окон, теперь лучший в стране музей — а до революции жил только царь Николай, и никого из посторонних туда не пускали…

«А зачем ему одному было столько комнат?» — удивленно спросил я тогда. Взрослые посмеялись, а мне, помнится, стало искренне жаль этого самого Николая — ну, я просто представил себе, как он ходит без родственников и друзей по пустым коридорам и очень скучает.

Кстати, о социальной справедливости и революции.

Окна комнаты, где я спал в раннем детстве, выходили не на Неву, как у обитателей Зимнего, а на внутреннюю стену Алексеевского равелина. До него было буквально рукой подать, так что однажды какие-то хулиганы залезли на стену и подрезали у нас целый пакет с пельменями, вывешенный за окно, — таким образом в те времена большинство населения, не имевшее холодильников, вынуждено было зимой хранить скоропортящиеся продукты.

Впрочем, прописка на территории Петропавловской крепости имела свои неоспоримые преимущества. Особенно во время ноябрьских праздников или в День Победы — когда был назначен салют и часть артиллерийских орудий располагалась на пляже, едва ли не прямо у нас во дворе.

Пройти на территорию крепости в день салюта разрешалось только по предъявлении специального пропуска или паспорта со штампом о прописке. Списки приглашенных гостей подавались и согласовывались жильцами заранее, и мне, помнится, было очень приятно, что милиционеры на Кронверкском мосту отдавали нам честь, проверив у моих родителей документы.

Перед самым началом салюта, когда все уже основательно располагались за столом, по квартирам и комнатам обязательно проходил некто в штатском. Видимо, он пересчитывал и осматривал всех присутствующих, чтобы лишний раз убедиться в отсутствии антисоветских элементов. Особенного неудобства это никому не доставляло — и, кажется, иногда человеку при исполнении даже наливали по случаю праздника стопочку для согрева.

А потом начинался праздничный салют. Больше всего мне запомнился тот, что устроили на пятидесятилетие Октябрьской революции. Все вокруг грохотало, тряслось и подпрыгивало, дребезжали оконные стекла, темнота за которыми вдруг сменялась пронзительной россыпью яркого света — и я, стоя на подоконнике, почти по-настоящему повелевал всем этим великолепием, отдавая перед очередным залпом команду невидимым и грозным батареям…

Это было действительно счастье.

А еще с Петропавловской крепостью у меня связано детское ощущение уюта и безопасности — запах докторской колбасы, крохотные кусочки жира в колбасе, которая тогда называлась любительской, булка с маслом и с сахаром, телевизор, перед которым устанавливалась огромная круглая линза, неторопливый голос диктора, читающего отрывок из классики…