Счастливый Петербург. Точные адреса прекрасных мгновений

После романтичной истории — вполне прозаичная. В 1913 году в «Пале-Рояле» поселился молодой Маяковский. И писал матери и сестрам: «Мой адрес: СПБ, Пушкинская ул., гостиница „Пале-Рояль“, № 126». А дальше — на разные лады: «…деньги перешлите мне сюда, а то я к первому весь выйду и сяду на мель». Прожил наш футурист в гостинице недолго, съездил в Крым, снова пожил в «Пале-Рояле», а в ноябре 1915 года перебрался на ул. Жуковского, 7, в квартиру Осипа и Лили Брик — «Лилички». Началась «жизнь втроем», которую долгие годы с трудом огибали советские исследователи творчества великого пролетарского поэта. Но это совсем другая история. А пока — «Попроси мамочку, чтобы мама обязательно переслала мне сюда как можно скорее деньги…», «Стараюсь пока что наладить к зиме какую-нибудь денежную комбинацию…», «… обращаюсь к тебе с громадной просьбой: пришли мне рублей 25–30. Если такую сумму тебе трудно, то сколько можешь… Адрес мой прежний: Пале-Рояль».

Упоминается в числе постояльцев «Пале-Рояля» и А. Ф. Кони. Жили у нас в гостинице и писатель К. М. Станюкович, и литератор П. П. Перцов. Тот самый, у которого «порешили собраться, чтобы дообсудить». Кто только у Перцова не «собирался»! Вот молодой Бакст, который еще только ищет себя, поэтому так непохож на своего друга — спокойного, уравновешенного Александра Бенуа. «Не раз он (Бакст. — Прим. авт.) заходил ко мне, взбираясь на пятый этаж моего „Пале-Рояля“, чтобы лишний раз перелистать… большие очень удачные снимки с Сикстинского потолка, привезенные мною из Италии». А вот Александр Иванович Иванчин-Писарев, старый народоволец, друг Кропоткина (в знаменитом побеге которого он принимал деятельное участие), молодого Льва Тихомирова, Веры Фигнер, основавший вместе с И. К. Михайловским журнал «Русское богатство». И Василий Розанов поднимался по отлогой лестнице «Пале-Рояля»: ведь именно Перцов опубликовал в 1899 году розановские сборники статей «Литературные очерки», «Сумерки просвещения» и «Религию и культуру».

А как приятно, взяв в руки толстый том «Александр Блок. Новые материалы и исследования», увидеть письмо П. П. Перцова к Блоку: «Спасибо, дорогой Александр Александрович, за книжку и добрый привет… Я вообще верю в Вас и Ваши стихи. Ваш П. Перцов. 1904 3. XI. СПб., „Пале-Рояль“».

Среди наших жильцов — почти забытый ныне поэт Николай Минский (настоящая фамилия Виленкин), которого Перцов называет «отцом русского символизма».

Кстати, именно Минский, тогда секретарь «Северного вестника», придумал псевдоним школьному инспектору Федору Кузьмичу Тетерникову печатавшему в журнале свой первый рассказ. Действительно, что это за литературное имя — Тетерников? А «Сологуб» (с одним «л», в отличие от известного Соллогуба) — это совсем другое дело. И в номере Минского в «Пале-Рояле» увидела впервые Зинаида Гиппиус этого самого Сологуба.

— Как же вам понравилась наша восходящая звезда? — пристал ко мне Минский, когда Сологуб, неторопливо простившись, ушел. — Можно ли вообразить менее «поэтическую» наружность? Лысый, да еще каменный… Подумайте!

— Нечего и думать, — отвечаю. — Отличный: никакой ему другой наружности не надо. И сидит — будто ворожит; или сам заворожен.

Удивительно приятно представлять себе, что этот разговор мог происходить… в моей нынешней комнате, скажем. Какие разные люди, как несхожи (порой — прямо противоположны!) их взгляды на политику, литературу, живопись. Да и просто на жизнь. Ту самую, которая так странно сводила их под одной крышей.

«Пале-Рояль» менялся с годами. В 1902 году постояльцы могли пообедать в столовой с домашними обедами из самых свежих продуктов, ко всем вокзалам высылались «фирменные» омнибусы, доставлявшие гостей прямо к подъезду на Пушкинскую, 20 (извозчикам по-прежнему просили не верить). Одна из моих старушек соседок, получившая здесь в 1920-х годах комнату, вспоминала сохранившиеся от прежней роскоши ковер на лестнице, чучело медведя с подносом и камин в вестибюле. Но, по установившейся традиции, селились в «Пале-Рояле» те же актеры, литераторы, художники — богема, одним словом…

Вот и произнесено — полузавистливо, полупрезрительно: богема. Это те, чьим присутствием жил и дышал «Пале-Рояль». «Гений и беспутство» (недаром называли Мамонта Дальского «русским Кином»), свобода от так называемых «предрассудков» (чтобы сотворить новые, может быть…). Сколько литературных юношей и маленьких балерин травились, вешались, спивались, — но ведь не возвращались в накатанную колею. Что давала им богема? — только чувство причастности, когда из человеческого ли голоса, из косо ли написанных строчек возникало нечто ни на что не похожее, другое — и ради этого другого можно было длить, и терпеть, и надеяться…