Вообще жизнь в нашей галерее заметно оживилась. То ли принесли, наконец, свои плоды предпринятые рекламные усилия, то ли дала себя знать моя светская жизнь – зря я, что ли, улыбалась как проклятая всем этим тузам с королями, то ли просто должно было пройти какое-то время – но работы нам с Машей теперь вполне хватало. А уж после того, как про нас рассказали по телевизору...
Это, в общем, вышло почти случайно. Как-то в конце ноября, непоздним по московским понятиям утром, часов в двенадцать, к нам в галерею впорхнула миловидная девушка. Непохоже было, что ее в какой-то степени интересовало искусство, скорей, ее цели были гораздо более земными. На улице шел дождь, плавно переходящий в снег, и было похоже, что она заскочила просто так, обсохнуть и отряхнуться. Мы с Машей как раз в отсутствии посетителей занимались в подсобке очередной инвентаризацией имущества и готовились поменять экспозицию. Я бы не обратила на посетительницу большого внимания, если бы не Маша, которая, выглянув в зал, не замерла столбом, пялясь на нашу гостью во все глаза.
– Что с вами, Маша? – прошептала я, незаметно толкая ее локтем.
– Так это же... Это же Нина Кандат, – прошептала она в ответ, не отрывая глаз от посетительницы. – Просто поверить не могу.
Я, честно говоря, все равно не поняла ее восторгов. Девушка была симпатичной, даже, пожалуй, красивой – характерной московской, то есть русалочьей красотой. От стандартных русалок она отличалась, пожалуй, только копной темно-каштановых кудрей вместо ровно-блондинистых прядей. Наверное, решила соригинальничать. А так все было на месте – ноги от ушей, сапоги на шпильках, узкие джинсы и коротенькая пушистая курточка. Отчего Маша впала в подобный ступор, было непонятно.
– Ну пойдите, спросите, может быть, ей чем-нибудь помочь? – предложила я Маше. – Предложите ей купить картинку.
– Нет-нет, – замотала она головой в священном ужасе. – Я не могу. Я боюсь. Это же Нина Кандат.
– Да кто она такая, эта ваша Нина? – спросила я, начиная слегка раздражаться. – Что в ней такого ужасного?
– Да нет же, наоборот, – экстатически прошептала она. – Это телеведущая такая замечательная, она ведет «Пустяшки», и вообще известная персона. Правда, какая красавица? Неужели вы про нее не слышали?
Я только пожала плечами, махнула рукой и сама вышла в зал. Биг дил, телеведущая. Сейчас разберемся.
Мило улыбаясь, я подошла к посетительнице.
– Здравствуйте. Я могу вам чем-нибудь помочь?
Девушка, разглядывающая картины на боковом стеллаже, обернулась и одарила меня сияющей улыбкой.
– Да нет, спасибо. Я просто так зашла. Там такая погода кошмарная, а за мной машина не приехала – водитель в пробке застрял. Я тут у вас погреюсь, хорошо?
Все это было сказано таким очаровательно-легким тоном, который даже не подразумевал никакой возможности отказа. Я и не собиралась ей отказывать.
– Да конечно. Ужас, а не погода. Может быть, хотите чаю? – предложила я, стараясь, чтобы это прозвучало с той же легкостью.
– Ча-аю? Да нет, спасибо. Я просто подожду. Он уже недолго.
– Вам понравилось что-нибудь из наших картин? – светски спросила я, указыввая на стеллаж.
– Картин? – переспросила красавица, как будто только что их заметила. – Ах да, картины. Конечно. А вы их что – продаете?
– Ну, вообще-то и продаем тоже, – с материнской лаской улыбнулась я. – Но вообще у нас – галерея, мы как бы занимаемся развитием искусства, выставляем молодых художников. Вот, например, – подвела я ее к соседнему стеллажу. – Это Алеша Петров, очень способный мальчик. Поглядите, какая работа, сколько воздуха, света.
Честно говоря, картину я выбрала совершенно наугад. И имя автора назвала лишь потому, что оно было меленько так написано внизу картины. Но получилось удачно. Я вспомнила Нэнси с ее приемчиками.
– Мне даже кажется, – продолжала я, добавив голосу задушевности. – В этой картине есть что-то общее с вами. Ну, вернее, с тем впечатлением, которое вы производите. Та же легкость, тот же полет. Да, думаю, мне не случайно захотелось показать вам именно ее. Вы не находите?
Дева, приоткрыв рот, переводила глаза с меня на картину.
– Я как-то никогда не задумывалась, – сказала она. – А что, картины действительно могут быть похожи на людей?
– Конечно. Ведь, когда картина пишется, художник о чем-то думает. У него фантазия, вдохновение, оно может быть вызвано чем угодно. Он вкладывает в работу кусочек души. И картина, если художник талантлив, выходит живая. И даже похожая на какого-нибудь человека, родственная ему. Такая картина обязательно находит свой отклик.
– Да-а, – протянула кукла в ответ. – Ну надо же... Вот бы не подумала.
И посмотрела на соседние картины более заинтересованным взглядом.
– А скажите, – немного помолчав, обратилась она ко мне. – А вот этот художник, он как – его можно считать популярным?
А я-то ей все о душе... Хотя, похоже, все равно клюет потихоньку.