Очередной проситель приблизился вместе с Магистратом.
– Чего ты хочешь? – Цезарь оглядел вмиг неловкую фигуру. «Тоже галл, не умеет носить тогу, чужая одежда, а старается…»
– Вот, – протянул неловкий человек свиток, – обращаюсь к тебе, Цезарь, как к богу – не откажи.
Магистрат наклонился к Цезарю и тихо произнес:
– Вернейший человек, – и тут же почтительно отпрянул.
– Ты просишь о гражданстве? – Цезарь пробежал глазами свиток-прошение. – Зачем ты хочешь стать римским гражданином?
– Хочу, Цезарь, чтобы сын мог называть имя отца, – тихо ответил проситель.
– Вот оно что… для сына стараешься. Что делает твой сын?
– Он строит дома, храмы. Он – зодчий, Цезарь, – не без гордости ответил проситель.
– Да будет так! – сказал Цезарь, и просияло лицо просившего. – Однако, – добавил Цезарь, и сияние настороженно застыло на лице, даю тебе гражданство с тем условием, чтобы выстроил ты здесь, в Равенне, общественные бани. Согласен? Как ты считаешь, Магистрат?
Одно мгновение колебался проситель. Магистрат толкнул его в бок.
– Согласен, Цезарь, – грустно сказал проситель, уже сейчас соображая, откуда он наберет денег на постройку. «Соглашайся! Не думай!» – шипел ему на ухо Магистрат.
– Согласен! – снова выкрикнул проситель.
– Тебя и сына твоего будет народ благодарить и помнить века. Ты сможешь имя свое на входе выбить!
– Благодарю тебя, Цезарь! Воистину ты щедр, – благодарил и кланялся новый гражданин Рима.
Потом один за другим подходили те, кто ничего не осмелился просить и лишь свидетельствовали свое почтение, и взором надеялись на приглашение к обеду. Одних Цезарь позвал на обед, другим – сказал ласковые слова, третьих одарил улыбкой – никого не оставил без внимания.
Уже заканчивался утренний прием, и последние клиенты, граждане Равенны, готовились подойти к Цезарю, чтобы после у себя в доме рассказать, как они сегодня говорили с великим Цезарем и что он им сказал в ответ. Счастливцы, получившие приглашение на обед, чувствовали себя на седьмом небе и заранее соображали, как это поднимет их и в чьих глазах, предвкушали торжество над врагами и недоброжелателями и кураж перед завидующими друзьями…
В этот самый миг и появились Курион с Антонием в сопровождении двух центурионов. Их вид говорил за себя. В пыли, разорваны одежды, лица небриты с воспаленными глазами от бессонной ночи и бешеной скачки.
Все почтительно отступили в одну часть атрия. Цезарь подошел к ним тот же час и обнял каждого, облобызал троекратно.
– С какой вы вестью? – спросил, жестом как бы приглашая всех в свидетели того, что скажут прибывшие.
– Цезарь! – воскликнул Антоний. – Рим назначил Помпея единой властью. Нас гнали с позором, палками, как рабов! Твоих посланцев!
– Друзья-сограждане! – воскликнул Цезарь. – Все знают, что дружбу и преданность я ставлю выше всего. Я всегда был великодушен даже к врагам. Увы! Я обречен на одиночество и зависть! Меня ненавидят даже те, кто ценит и еще недавно был мне другом. Кто исполняет вышнюю волю, – Цезарь пальцем ткнул ввысь, – отвержены! Обречены! Но горе тем, кто помешает исполненью…
Тут все придвинулись к Цезарю и стали заверять:
– Цезарь! неужели мы тебя предали? Цезарь! В чем упрекаешь ты нашу верность тебе?! – орал Антоний. – Разве не сам ты медлишь с приказаньем? Веди нас!
– Я сделаю все, чтобы охранить Рим. Все будет хорошо, коли я того пожелаю! – так рек Цезарь.
– Пожелай! – выкрикнул Антоний.
– Эти слова повторяют твои враги, – сказал Курион.
– Знали бы они, Курион, причину, почему со мной надо говорить осторожно, а слова считать законом… – спокойно и загадочно заявил Цезарь, однако причину не огласил. – Магистрат, готова ли баня?
Магистрат почтительно кивнул.
– Баня приготовлена раньше обычного, Цезарь, как ты приказал.
– Не приказал, но просил, – поправил его Цезарь.
Тут появился секретарь Цезаря, лицо у него так и перекашивало от возбуждения. Цезарь сделал дозволяющий подойти жест. Раб приблизился и зашептал Цезарю на ухо:
– Я обнаружил! Цезарь! Как ты приказал… нимфа… Продают на базаре. Невольница.
– Ты, раб, свихнулся! – посуровел Цезарь. – Безумную рабыню мне предлагаешь?! Не боишься? Ведь головой ответишь!
– Люди говорят, невероятной, мол, красоты. Прости меня, Цезарь, если чего не так! Однако взгляни! Если безумица – чем ты рискуешь, кроме как выпороть меня… Я для тебя стараюсь… Сам говорил – история не сохранит…
– Магистрат, – обратился Цезарь к почтительной фигуре, стоявшей деликатно поодаль. – Я передумал. Вначале хочу взглянуть на твой город и рынок, поглядеть на тех, кого судьба растоптала, минуя их волю. Говорят, живой товар в Равенне особенного качества! Нет чувства страшней – бессилия. Когда ничего не можешь поделать и даже убить себя нет власти… Веди, Магистрат, туда, где продают живых людей, – воскликнул Цезарь, и Магистрат не мешкая отдал приказ. Два центуриона двинулись впереди, за ними Магистрат и Цезарь и после все те, кто толпился в атрии. Клиенты сопровождали патрона.