Счастливый Цезарь

Обед начался в полном молчании. Цезарь хмурился и никто не решался начать разговор. Антоний ел жадно. Курион был задумчив и кокетливо поигрывал палочкой с заостренным концом. Гости почтительно поглядывали на повелителя, ели торопливо все, что подавали на стол. Подавали надо сказать отменно: старался Магистрат.

Вначале шли всякие закуски. Маслины так и лоснились маслянисто темными боками. Острый гарум был отменного качества. Хлеб подавали еще горячим. Отдельно – горячие бобы. Потом какие-то невероятно нежные колбаски местной выделки. Потом шли рыбные перемены. Когда же принесли устриц, таких белых, таких свежих и нежных, что могли соперничать с перламутровой нежной белизной самой раковины, – вдруг повеселел Цезарь. Улыбнулся и разом за столом будто солнышко засветилось…

– Вот, – сказал Курион, – эта палочка называется – стимул. Ею греки колют в незаживающую ранку на шее у осла, когда он упрямится. А мой знакомый все время заявляет, что у него в жизни нет стимула, не хватает стимула…

Смеялись.

– Цезарь! – воскликнул Антоний. – Неужели тебе недостает такой вот палочки, чтобы действовать? Скажи причину, которая оттягивает решенье?

– Это мой последний шаг к вершине, – ответил Цезарь. – На вершине достигать нечего. Тяжкий замысел судьбы, Антоний, себя исчерпывает, круг замыкается и актер, исполнивший роль, будет лишь с трепетом ждать рукоплесканий невидимой толпы божественных зрителей. Вот я и думаю: похвалят ли? Зарукоплещут?!

Или в молчании старости лишь смерть нас ждет впереди? С другим не сравнимое отчаяние достигших вершин в земном от полного бессилия пред Небом! Не верю! Не может так быть, чтобы без всякого смысла вершилась Судьба! Когда в земном достигнута вершина – должно распахнуться небо! Как может, чтобы блестяще исполненная роль не награждалась аплодисментами? Не рукоплещут бездарю.

– Ты неземного ждешь рукоплесканья, а Боги рукоплещут, когда в неземные ступишь пределы, Цезарь. На небесах, говорят мыслители, нас ждет признанье. Здесь на Земле божественное проявляется осторожно и небеса стерегутся, в особенности, если ты – любимец богов. Человек – созданье хрупкое, вспомни Семелу, сгоревшую под взглядом Зевса: взгляд бога живого для нас губителен, – так возразил ему сотрапезник. – Не ловушка ли это, Цезарь, нашего устройства? когда ты говоришь про смысл! Разве бессмысленное существование мучительно? Вон, погляди, сколько народу живет безвестно и робко, без всякого свершения и замысла. А так просто, потому что родили, живет, не ведая себя и не нуждаясь в смысле…

На это Цезарь так ответил:

– Когда Мастер завершает скульптуру иль роспись – сотворенное начинает жить. Мы видим чудо воплощенное: из Ничего родилось Прекрасное, в котором есть все. Судьбинский круг, когда замкнут, и замысел исчерпан, подобен творению искусства. Из вязкого материала жизни пальцы Судьбы лепят Завершение. Загадка в том, кто я – глина или пальцы?

– Глина и пальцы равно отдыхают, когда завершена скульптура…

– Кто же живет, иль Что? Иной жизнью? – воскликнул Цезарь. – В чьих глазах.

– Цезарь! – воскликнул философ. – Человек умирает и вновь рождается много раз. Как Феникс становимся мы хладным пеплом, удовлетворив собой огонь желаний. И в новом огне, новой страсти, вновь воскресаем, рождаемся из пепла. Чтобы чувствовать жизнь все время – надо все время претерпевать смерть. Таков сюжет существования. Тут и богам завидно, ибо не раз в 500 лет, как птица Феникс, а всякий день способны мы жечь себя и воскресать: вообрази силу жизненного чувства! Иное дело, что воскресаем мы – другими людьми. Тот человек, который прежде был нами – гибнет. Мы так меняемся, что прежнего Себя – совсем не помним. Как он переменился! – кричат вокруг. – Я знал его двадцать лет и вдруг – человек стал неузнаваем! А это просто другой человек. Тот же, кого ты знал лет двадцать, – умер! Так мы не помним и прошлых наших рождений и жизней… Чудо не в том, чтобы восстать из тлена и жить, а в том, чтобы воскреснуть Себя не утратив!

– Женщинам много легче. Они себя не утрачивают, – заявил Курион. – Только кричат в сладкую минуту: Ой! Умираю! И тут же воскресают снова теми же, что были и с прежним желаньем: тут ненасытны они и смерти не страшатся. Пугает женщин старость…

– Вот я и откладываю решенье, не в силах поверить в тщету Судьбы, – задумчиво произнес Цезарь. – И в ожиданье чуда, которое единственно по исполненью: хочу быть счастливым! Исполнив земное – хочу все время быть счастливым!

– Ты, Цезарь, желаешь богом стать, – заметил на такие речи пьяница Антоний. – Лишь Боги всегда счастливые, и то, пока в земное дерьмо не вляпаются… – и хохотал, хохотал и багровел опухшей рожей…

– Ты прав! – воскликнул вновь Цезарь. – Для настоящего счастья надо соединяться с божественным! Сегодня я про то узнал. Увы! Муза истории не любит гласности, и та легенда, в которой мы все живем, – счастливых мгновений не хранит.