Читаем Считаные дни полностью

С мальчиками, которые появились на свет шесть и семь с небольшим лет назад, было по-другому. Они с жадностью приникали к ее груди и высасывали все до капли. Они мертвой хваткой вцеплялись в ее брюки и отказывались отпускать, кричали: «Мамочка моя!» — и обхватывали пухленькими ручками Лив Карин за шею — делали все, чего ей так сильно хотелось. Она была тронута этой безоговорочной любовью, которую они проявляли к ней, но в то же время эта преданность мальчиков заставляла ее чувствовать себя словно в западне: будто два тяжелых мешка с песком, привязанные веревкой к поясу, тянули ее под воду — именно такое ощущение возникало у Лив Карин, когда мальчики были еще маленькие и с обеих сторон цеплялись за ее ноги, а она сама через окно гостиной смотрела на спину Кайи, всегда уходившей из дома, отвернувшись прочь от нее.

Дождь закончился, но каменные плиты на лестнице, ведущей к цокольному этажу, темны от влаги.

Она показывает ему хитрость с замком: поворачивая ключ, надо немного дернуть за дверную ручку. В коридоре пахнет зеленым мылом, комната стояла пустой с января, когда съехали польские строители, Лив Карин в выходные сделала здесь уборку. Комната небольшая, с перегородкой напротив ниши для кровати, кухонным уголком и ванной с душем и туалетом, все просто, функционально и чисто. Доктор следует за ней, пока она показывает самое основное.

Электрощиток, щетка с резиновой насадкой, чтобы протирать пол в душевой кабине, маленький трюк с дверью, которую нужно дернуть на себя, чтобы закрыть на замок; слушая ее, он молча кивает, кажется, он не очень впечатлен, но в то же время и не разочарован; Лив Карин понимает, что они оба ждут, чтобы ознакомительные формальности поскорее закончились и каждый мог остаться наедине с собой.

Она вешает ключ на крючок рядом с дверью.

— Если что-то понадобится, говорите не стесняясь, — произносит она.

— Большое спасибо, — отвечает доктор, он смотрит на свой мобильный телефон, лежащий на кухонном столе, экран беззвучно светится, сигнализируя о новом сообщении.

Когда она поднимается по лестнице, тренькает ее собственный мобильный и дважды коротко вибрирует в кармане у правого бедра. И она снова думает о Кайе, об СМС с извинениями. Уже прошло несколько часов, и несмотря на то, что Лив Карин потеряла самообладание и, конечно, зашла слишком далеко, у Кайи тоже была возможность прийти в себя, успокоиться и проанализировать собственное участие в том, что случилось. Возможно, это даже пойдет ей на пользу, думает Лив Карин, остановившись на верхней ступеньке лестницы и немного переведя дух; она извлекает телефон из кармана. Может быть, произошедшее сможет разрядить ситуацию, показать, что идет не так, обнулить отношения и вместе начать новый отсчет.

Но сообщение не от Кайи, а от Магнара. В нем только одно слово — «Фагернес». Это повелось с давних пор — он просто пишет из того места, где находится. В самом начале, когда Кайя только родилась, Лив Карин всегда ужасно волновалась; если он уезжал далеко, она проверяла сводки о ситуации на дороге, изучала погодные условия, изменение температуры и вероятность схода оползней. А когда Магнар был в пути, она просто мерила шагами комнату и ждала его возвращения, считала минуты, каждый час включала радио, вслушивалась в выпуски новостей — нет ли аварий на дорогах. Он считал, что это трогательно. А когда она просила держать ее в курсе, он ловил ее на слове и присылал ей в СМС подробные занятные отчеты с дороги, первый — уже с причала парома в Вангснесе, всего в какой-то миле от дома.

И когда уже она перестанет волноваться, когда перестанет жить ожиданием?

Лив Карин смотрит на экран телефона. Одно слово, возможно написанное неохотно, просто по обязанности. Фагернес. Откуда он писал — может быть, с остановки, после того как вышли и вошли пассажиры? Или у них перерыв на обед, там, в придорожной закусочной? Что он сейчас делает — сидит с водителями из других автобусов? И о чем же они говорят? О погоде? О зиме? О своих детях или о новом расписании? Или он за столиком в одиночестве в своей униформе, ест, поставив пухлую сумку с наличными за проезд рядом с собой на стол? Что там у него — хот-дог или бургер, или что-то более диетическое, или бутерброд с креветками, например, с долькой лимона и майонезом, вот он снимает веточку укропа и кладет ее на краешек блюдца.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее