Читаем Считаные дни полностью

Он проворачивает ключ в замке на сто восемьдесят градусов, и, вздрогнув, ворота начинают закрываться. И пока Ингеборга наблюдает за тем, как прямо за ней монотонно механически вырастает преграда на пути к свободе, она ощущает, как у нее привычно сосет под ложечкой. Двое заключенных перед ними перебрасывают друг другу мяч, на одном из них просторные джинсы, и, прежде чем послать партнеру мяч, подбросив его высоко вверх, он делает пару финтов. Ворота останавливаются рывком, и служащий тюрьмы произносит по-английски:

— Пойдемте.

Он вынимает ключ из замочной скважины, а когда поворачивается, Ингеборга замечает, что на его бейдже, прикрепленном к форменной рубашке, написана фамилия Скаллеберг.[4] Ее так и подмывает спросить, доставляла ли ему когда-нибудь неприятности эта комбинация говорящей фамилии и лысины, а тюремщик тем временем, насвистывая, направляется ко входу, связка ключей позвякивает у его бедра при каждом движении, и Ингеборге приходится шагать проворнее, чтобы поспеть за ним.

%

«Помни, что тебе никогда не удастся убежать от своего имени», — раз за разом повторял отец Ивана Лесковича.

Должно быть, Иван обратил на это внимание в первый раз, когда выходил со стадиона «Скедсмохаллен» после той игры в 2003-м. Драган Лескович бежал через парковку с футбольной сумкой сына через плечо, Иван семенил за ним, зажав в руке замороженный сок на палочке, который уже таял. Он и теперь помнит шум и спертый воздух спортивного зала, хриплые подбадривающие возгласы, мокрые от пота кроссовки и подгоревшие вафли, и еще ожидания родителей, которые радовались, стоя у боковой линии, и все несбывшиеся мечты.

— Ты что, не рад? — спросил Иван. — Мы же выиграли.

Отец шагал перед ним, переступая через грязные лужи на парковке у спортивного зала. Выпавший за день снег превратился в слякоть. Уже наступала весна, и коричневые кожаные ботинки Драгана Лесковича почти промокли.

— Ясно же, что рад, — сказал отец.

Безусловно, было чему порадоваться. Они одержали победу с незначительным перевесом над самой командой LSK, и Иван не только сенсационно точно ударил по мячу на последней минуте игры, но и забил свой первый гол. Сказать по правде, мяча он боялся, особенно когда тот прилетал вот так, резко, сверху. Больше всего он страшился, что придется отбивать головой, и перед глазами Ивана вставала ужасающая картина — как лопается мозг, а что, так может быть, — другие ребята рассказывали об одном парне, итальянском футболисте, у которого треснул череп, когда он отбивал мяч головой, парень упал прямо в траву и больше не смог встать никогда.

Об Иване они говорили как о никуда не годном футболисте, что как будто бы он боится мяча. И они были нравы во всем. Когда Мариус Бротен навесил высокий мяч перед воротами противника, где совершенно случайно оказался Иван, тот почувствовал ужас. И еще вот что: как бы половчее увернуться. Он хотел было повернуться спиной, но позади него стоял игрок другой команды, Иван потерял равновесие, упал, взмахнув в воздухе руками, потерял почву под ногами, и его левая нога дернулась сначала назад, а потом вперед. Они бы, без сомнения, назвали это неуклюжим падением, если бы в этот самый момент мяч не оказался прямехонько у его ноги и не полетел куда надо, и как же завопил от нежданной радости тренер с боковой линии: «Вот так удар, черт подери!»

Когда Драган Лескович направлялся к своей «тойоте», стоящей дальше на парковке, в его ботинках хлюпала вода.

— Ясно же, что я рад, — повторил отец. — Но как видишь, Иван, ты никогда не сможешь убежать от своего имени.

Ивану Лесковичу было девять лет. Щуплый мальчишка с торчащими передними зубами, с непрекращающимися кошмарами, которые заставляли его писаться в постель, с зудящим беспокойством в теле, которое не давало ему спокойно сидеть. Это беспокойство, если верить социальному работнику в школе, можно было считать типичным поведением для школьника на определенном этапе, которое, само собой, пройдет и является просто отклонением незрелого возраста. И еще он был мальчишкой с сильно ограниченными способностями к футболу. Сенсационный счет, который зафиксировали на стадионе «Скедсмохаллен» в тот день, стал исключительно результатом страха, возникшего из-за слишком короткого времени игры, на которое тренер по обязанности и, безусловно, против своей воли выпустил его на поле, поскольку это все же был детский футбол с его дурацким принципом, что все должны участвовать. Кроме того, пока Иван сидел и протирал штаны на скамейке запасных, он случайно услышал, как тренер сказал: «Они ведь такие эмоциональные, эти парни из бывшей Югославии». Тренер сказал это, понизив голос, отцу другого мальчика, взглянув при этом на Драгана, стоявшего на трибуне и поглядывавшего на часы, нетерпеливо и со все нарастающим раздражением — когда, наконец, его сына выпустят на поле? Хотя сегодня это было забыто, сегодня Иван, черт возьми, стал героем дня, эти слова в раздевалке после игры произнес тренер.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее