Считаные дни

Отец почувствовал себя неважно после обеда. Он сказал об этом Эвену Стедье, когда пришел на вечернее дежурство, — плечи словно одеревенели, так он сказал, но когда коллега спросил отца, не лучше ли ему отправиться домой, тот только рассмеялся. После работы он оставил велосипед и зашел в «Спар». Это было как раз перед закрытием, и сотрудница магазина, которая направлялась к двери, чтобы запереть ее, говорила потом, что отец казался запыхавшимся. Она подумала, что он бежал, чтобы успеть, но, не считая этого, выглядел вполне обычно. Отец извинился и объяснил, что заскочил совсем ненадолго, что ему нужны какие-то мелочи. Пакеты с покупками потом подобрали Уле Йохан Хауг и его жена. Они были на улице — как обычно, выгуливали вечером собаку, когда взлетал санитарный вертолет. Пакеты остались лежать на парковке во дворе магазина, рядом с контейнером для отходов из стекла. Супруги собрали все содержимое и доставили в контору ленсмана на следующее утро. Две большие бутылки воды «Фаррис», тюбик зубной пасты с мятным вкусом, четыре банана и упаковка с марципановым батончиком в шоколаде — по-видимому, для мамы, в отличие от него, она обожала марципаны.

Ингеборга терялась в обилии деталей, составляла их вместе, как маленькие кусочки пазла, словно в глубине души надеялась, что все вместе они воссоздадут большую и понятную картину того, что произошло. И хотя многое, по всей видимости, было связано с незначительными обстоятельствами и случайным выбором, решающим казалось все — просто потому, что определяло последние минуты его жизни.

«Эту потерю ты будешь хранить в своей душе всю оставшуюся жизнь, — добавила Элизабет, — и это необязательно будет просто, скорее даже наоборот, но ты в любом случае будешь знать, что не существует обстоятельств, которые могли бы привести к другому исходу». То, что выяснила она сама, конечно же, могло привести к другому исходу. Элизабет с мужем ехали на велосипеде вдоль фьорда и уже возвращались обратно, прогулка оказалась длиннее, чем планировалось, но погода стояла такая чудесная, и хотя становилось уже поздно, тот майский вечер был по-летнему теплым. «Это ведь ленсман», — сказал муж Элизабет, когда они повернули за угол у студенческого центра, а отец Ингеборги, падая от усталости, слез с велосипеда на парковке всего в каких-то пятнадцати — двадцати метрах перед ними.

Элизабет назвала это наблюдаемой остановкой сердца. Она также объяснила Ингеборге: то, что произошло в следующие минуты, развивалось как по учебнику. Предупредили реанимацию, вызвали вертолет, и Элизабет вместе с бывшим мужем, который только недавно окончил двухдневные курсы по оказанию первой помощи, организованные на работе, перевернули отца на спину, расстегнули рубашку и начали делать искусственное дыхание — тридцать нажатий на грудную клетку, два выдоха рот в рот; они вместе считали вслух, давили что есть силы, и когда через несколько минут подъехала карета скорой помощи, задействовали еще и дефибриллятор. Казалось бы, несчастье с ее отцом произошло в правильное время и в правильном месте, и все говорило в пользу того, что все закончится благополучно. Но случилось иначе. Элизабет объясняла это Ингеборге много раз и в деталях — что у отца не прощупывался пульс, но и шокового ритма тоже не было. Если нет шокового ритма сердца, объясняла она, дефибриллятор не помогает. Поэтому они настойчиво продолжали реанимацию, проводили вентиляцию легких, считали и вдували воздух, делали непрямой массаж сердца, и когда прилетел вертолет — даже быстрее, чем ожидалось, благодаря хорошей погоде, — он смог без проблем приземлиться недалеко от них, и это тоже было удачным обстоятельством — то, что отцу стало плохо именно в таком месте, куда смог приземлиться вертолет. Они забрали его с собой и продолжили реанимацию в вертолете, и все же, когда прилетели в больницу, улучшения не наступало, сердце не заводилось. И в какой-то момент, когда Ингеборга с подружками на той самой роскошной вилле брызгали на камни в сауне водкой, чтобы проверить, правда ли, что человек может опьянеть больше, если будет вдыхать пары алкоголя, там, на другом конце города, ее отец умер.

Мимо винно-водочного магазина проносится на самокате какой-то мальчишка, следом за ним бежит его отец. Это Даниэль Брекке. Однажды, еще в младшей школе, он бросил в их почтовый ящик письмо для Ингеборги, в котором написал, что любит ее — конверт был сплошь обклеен красными сердечками. Ингеборга смутилась, и во многом из-за того, что письмо в ящике обнаружила мать и раздула из этого целую историю. Когда Ингеборга пришла в школу на следующий день, Даниэль Брекке сидел на самом верху приставной лестницы и смотрел на нее. Она притворилась, будто ничего не произошло, и Даниэль Брекке не обмолвился о письме ни словом, ни тогда, ни позже.