Считаные дни

Когда она проходит мимо администрации, Йорун окликает ее из приемной. Всегда хорошо одетая секретарша, женщина предпенсионного возраста, сидит, прижав плечом трубку телефона. Сегодня она надела зеленую блузку, чуть более светлого оттенка, чем растение, которое стоит в горшке на стойке перед ней.

— Это вас, — говорит она и показывает на телефон.

Лив Карин нехотя останавливается, Йорун прикрывает трубку рукой и добавляет:

— Они не могли до вас дозвониться по мобильному телефону.

Лив Карин бросает взгляд на раздевалку, дверь открыта, она едва может разглядеть краешек своего пальто между двух стеганых курток, ее коричневая кожаная сумка висит наверху на крючке, может быть, там, в мобильном телефоне, ее ждет сообщение от Кайи. Но здесь тоже кто-то ее ждет. Возможно, недовольный отец хочет рассказать преподавателю своего отпрыска, как на самом деле следует учить детей, или одинокая мать, которая переживает за окружение сына в школе, какая-нибудь ерунда, из-за которой не стоит звонить учителю, ни в школу, ни по личному телефону, особенно этим, к счастью, немногим, но все равно раздражающим родителям, тем, кто редко или вовсе никогда не ходят на родительские собрания и не читают отчеты, но охотно связываются с учителем напрямую и жалуются на недостаточное количество информации.

Часы на стене над стойкой в приемной показывают, что совещание началось уже две минуты назад. Лив Карин говорит:

— Может быть, вы просто передадите, что я перезвоню через полчаса?

Йорун прижимает трубку к зеленой блузке, ногти ее выкрашены в темно-бордовый цвет, и она отвечает:

— Звонят из гимназии в Воссе.

Это звучит так буднично и в то же время так значительно. Голос женщины на другом конце провода легкий, почти веселый, но Лив Карин сразу замечает, что что-то не так; это один из тех особенных моментов в жизни, которые ты немедленно распознаешь как решающие, секунды, к которым, ты уже знаешь, будешь возвращаться — с радостью или со страхом.

— Я прошу прощения, что беспокою, — говорит женщина на другом конце, — но у нас есть правила на случай отсутствия учеников. Необходимо сообщить, лучше всего с самого первого дня отсутствия.

Йорун отворачивается к стопке писем, которые лежат на столе перед ней, она берет канцелярский нож, вставляет его кончик под край конверта и коротким движением разрезает бумагу.

— Я ничего не понимаю, — выдавливает Лив Карин. Она смотрит в сторону и встречается глазами с Уле Йоханом, который выглядывает из комнаты для совещаний. Вокруг стола за ним она едва может рассмотреть учителей ее параллели, Уле Йохан выжидательно уставился на нее, и Лив Карин кивает несколько раз, показывая на телефон.

— Я просто хотела убедиться, что все в порядке, — говорит женщина на другом конце провода. — Желаю скорейшего выздоровления.

Там, в комнате для совещаний, кто-то смеется. Уле Йохан поворачивается в дверях.

— Я посчитала, что Кайя просто забыла отправить нам сообщение, что она заболела.

— Заболела? — повторяет Лив Карин. — Кайя заболела?

Йорун бросает на нее быстрый взгляд, прежде чем протянуть руку за очередным конвертом. На другом конце провода молчание. Слышно, как нож для бумаги вскрывает конверт.

— Я, так сказать, надеялась, что вы это подтвердите, — наконец говорит женщина по телефону. — Или не подтвердите.

Слышно, как минутная стрелка на часах перескакивает вперед на одно деление. Дверь в комнату для совещаний закрывается. Лив Карин переминается с ноги на ногу, телефонный провод обвился вокруг цветочного горшка на стойке.

— Но я не понимаю, — выдавливает из себя Лив Карин.

Женщина на том конце покашливает и потом словно через силу говорит:

— Кайи не было в школе на этой неделе.

%

По дороге домой с работы Юнас сел в трамвай и заметил отца того мальчика. Это была последняя пятница августа, все еще стояло лето, но в последние дни уже чувствовались порывы холодного ветра — словно напоминание о том, что новое время года не за горами. Отец стоял на тротуаре перед магазинчиком «Нарвесен» и что-то набирал на экране телефона. Он был одет в красную ветровку, за спиной — темный рюкзак.

Миновало уже три месяца и четыре дня с той майской ночи. И хотя Юнас считал дни и видел, что прошло уже немало времени, и хотя оно уходило все дальше, казалось, будто то событие не отдалялось, а становилось ближе, и Юнасу было стыдно за это, за жалость к самому себе и неуправляемые чувства, ведь разве могли его переживания что-то значить по сравнению с тем, через что пришлось пройти родителям, потерявшим ребенка.

Отец мальчика убрал телефон и пошел по направлению к железнодорожной станции. На тротуаре было многолюдно, толпились люди с багажом и маршрутами путешествий, попрошайка, опираясь на костыль, призывно потряхивал бумажным стаканчиком перед прохожими. Юнас поднялся со своего места. Он поспешил через средний выход к дверям и споткнулся о вытянутую ногу. Молодая девушка раздраженно взглянула на него, оторвав взгляд от мобильного телефона, и медленно подтянула ногу к себе. «Простите», — сказал Юнас.