Считаные дни

И тут у него начинается рвота. Его выворачивает наизнанку, адвокат отступает на пару шагов. Сапоги надзирателя тоже исчезают из виду, но вскоре они возвращаются; под мышкой у него зажата аптечка для оказания первой помощи, в другой руке он держит рулон бумажных полотенец, отрывает одно из них, но прежде, чем успевает протянуть его Ингеборге, дождь не оставляет от него и следа.

— Она сейчас нужнее, — кивает Ингеборга на аптечку.

Дым немного рассеялся, Ингеборга видит очертания людей — небольшая толпа зевак, пытающихся скрыть любопытство, держится на почтительном расстоянии. Адвокат, у которого руки свободны, хватает аптечку и, рванув молнию, открывает ее.

— Что тебе из этого нужно?

Он держит аптечку прямо перед Ингеборгой: здесь есть ножницы, компресс, рулон бинта, маленький пакетик с дезинфицирующей салфеткой. И в этот момент она слышит у себя за спиной чей-то голос:

— Я могу помочь.

Когда она поворачивает голову, дождь попадает в глаза. Позади нее стоит молодой человек. С челки капает вода, джинсовая куртка промокла насквозь, он тяжело дышит, должно быть, ему пришлось бежать сюда.

— Я могу помочь, — повторяет он. — Я умею.

Он кивает на аптечку, на адвоката, который стоит в своем светло-сером костюме и держит раскрытую сумочку со всем необходимым так, будто это блюдо с бутербродами, и переводит взгляд с Ингеборги на молодого человека, не понимая, кому первому ее протянуть.

— Я тоже умею, — говорит Ингеборга.

Так и есть. Она прошла полный курс по оказанию первой помощи — в общей сложности пятнадцать часов — за четыре вечерних занятия. Они изучали, как обрабатывать раны, и инструктор похвалил Ингеборгу за ее ловкие пальцы, хотя она подозревала, что это связано с тем, что случилось неделей раньше, когда они тренировались делать непрямой массаж сердца и она так яростно давила на грудь манекена, что руководитель курса подошел и тихо поинтересовался, все ли с ней в порядке, тогда Ингеборга сбилась со счета и разрыдалась. В гимназическом зале повисла тишина, остальные ученики с недоумением смотрели в ее сторону и переглядывались, и ей ничего не оставалось, кроме как рассказать о своем отце.

Молодой человек, мокрый насквозь, выжидательно смотрит на нее, но Ингеборга отворачивается, берет из протянутой адвокатом аптечки упаковку марлевых салфеток, пальцы немного дрожат, когда она разрывает обертку, в упаковке лежат две салфетки, она прикладывает одну к ране, кровотечение уже остановилось, второй вытирает остатки рвоты с подбородка. Веки заключенного подрагивают, и когда звуки сирен приближающейся скорой помощи становятся все громче и отчетливей, Иван Лескович открывает глаза и со страхом смотрит на нее.

— Это скорая едет, — приговаривает Ингеборга, — все хорошо.

Надзиратель переминается с ноги на ногу в своих черных сапогах.

— Чертовы дилетанты, — бормочет он. — Нажимать на тормоз на спуске с горы Викафьеле вместо того, чтобы понизить передачу; неудивительно, что все вспыхнуло.

— Голландцы, — произносит адвокат. — Они же ни черта не соображают.

Он застегивает молнию на аптечке. Ингеборга оборачивается к парому, видит затылок и мокрую джинсовую куртку молодого человека, который направляется к палубе, где осталась единственная машина — красный «гольф». Ему приходится поскорее выехать с парома, пока тот еще стоит у причала.

— Да разойдитесь же! — кричит Эвен Стедье, потому что автомобиль скорой помощи уже поворачивает к ним; толпа медленно и неохотно расступается. Двое мужчин выпрыгивают из машины и не слишком расторопно направляются к ним, один жует жвачку.

— Эй, — окликает он Ивана Лесковича и присаживается на корточки перед ним. — Давай-ка прокатимся с нами.

Второй подходит, толкая перед собой раскладные носилки.

— Я тоже поеду, — говорит надзиратель и показывает на машину скорой. — Вы позвонили в Лэрдал?

Ленсман кивает. На счет «три» медики слаженным движением поднимают Лесковича и укладывают на носилки. Он оглядывается на Ингеборгу, которая пытается ободряюще улыбнуться ему. Поднимаясь, она чувствует, как из-за непривычной нагрузки на поясницу затекли ноги. Сотрудники скорой подкатывают носилки к машине, адвокат и ленсман провожают их взглядом, и когда носилки уже почти скрываются в недрах автомобиля, оба поворачиваются и смотрят на Ингеборгу.

— Я должен сказать тебе, Ингеборга, — начинает ленсман, — вот бы твой отец видел тебя сейчас.

Она опускает глаза и видит только свою юбку и разорвавшиеся колготки. У Ингеборги грязные руки, мокрая прядь волос упала на лицо и прилипла к щеке, потому что узел, который она стянула на затылке сегодня рано утром, когда все равно не могла уснуть, в надежде выглядеть как можно более взрослой и серьезной во время судебных слушаний, — растрепался.

— Мне кажется, тебе нужно это, — произносит адвокат и протягивает ей носовой платок в черную и серую клетку.