Считаные дни

Она дожидалась его три года. Подруги говорили: «Ты стоишь гораздо большего». Лив Карин с ними соглашалась и все же продолжала ждать до тех пор, пока однажды не приблизилась к той черте, где внезапно возникает безжалостная мысль, понимание — он никогда не будет принадлежать ей до конца, так, как она мечтает. Она написала записку и ушла, села в автобус и отправилась домой в Вик, совершенно опустошенная, но полностью сменила настроение, когда кто-то стал гудеть позади, и какая-то машина поравнялась с автобусом, приближавшимся к пристани, как раз перед тем, как он уже собирался заехать на паром. Это оказался Магнар во взятом напрокат фургоне, он исступленно махал ей руками. Это напомнило Лив Карин сцену из одного из тех фильмов, которые она так любила, а он презирал и называл слащавыми; пассажиры в автобусе обернулись и посмотрели на нее, а водитель в микрофон поинтересовался, нет ли желающих сойти и не случилась ли любовная драма с трагическим финалом. Когда Магнар обнял ее прямо перед автобусом, все пассажиры зааплодировали, но только она могла разглядеть слезы в его глазах, когда он прижимал ее к себе. «Ты нужна мне, — прошептал он с чувством, прижавшись губами к ее уху, и она впервые увидела, как он плачет. — Ты очень нужна мне, только не говори, что уже поздно».

Так Лив Карин и Магнар обрели друг друга. Через какое-то время они перебрались в Вик, она получила место учителя, он начал водить автобус — после травмы колена с футболом ему пришлось распрощаться. Через пару лет они поженились. Ее подруга, ставшая свидетельницей на свадьбе, в застольной речи позволила себе довольно прозрачно намекнуть на то, что она поначалу на самом деле думала об их отношениях, но все же завершила тост на мажорной ноте, заключив, что тому, кто долго ждет, воздается сторицей. Они посмеялись над ее словами, Магнар наклонился и поцеловал Лив Карин, и она почувствовала себя совершенно счастливой.

И все отметили, что она счастлива. Лив Карин не пыталась их разубеждать, но задавалась вопросом, понимали ли они, чего ей стоило заполучить Магнара. Прошло довольно много времени, прежде чем она забеременела, много лет, и это событие принесло облегчение и счастье. Он был необычайно внимательным, помогал справиться с мучениями во время беременности — поначалу ее страшно тошнило, потом пришла очередь изжоги и отрыжки, и из-за этого ночью ей приходилось спать полусидя, опираясь на высокие подушки, ноги отекали так, что она их почти не чувствовала, но эти страдания прежде всего означали одно: она носит под сердцем ребенка, его ребенка.

Их первая ночь вместе — они вдвоем и маленький человечек, который выбрался из нее, разрывая плоть, крича во все горло; сморщенная и возмущенная девочка, все тело которой было покрыто липкой белой смазкой, теперь лежала в розовом одеяльце и спала на груди у Лив Карин. Магнар сидел и смотрел на нее тем же взглядом, который сопровождал ее всю беременность, с нескрываемым благоговением. «Как ты и хотела», — прошептал он и погладил ее по щеке. И Лив Карин ответила со слабой улыбкой: «Финское сису».

У него в левом глазу лопнул кровеносный сосуд, Магнар бросил взгляд на малышку, спавшую у нее на груди, и прошептал: «Как мы ее назовем?» — «Кайя, — ответила Лив Карин, — я думаю, мы назовем ее Кайя». Магнар взглянул на нее с удивлением и сомнением. «Или ты хотел что-нибудь финское? — спросила она. — Синикка, как звали твою бабушку по папиной линии?» Магнар покачал головой: «Нет, я просто думаю, похоже будет звучать — когда кто-нибудь позовет — Лив Карин и Кайя». Лив Карин на это ответила: «Ну, тогда мы прибежим обе». Магнар улыбнулся и положил руку на головку дочери, и его ладонь оказалась больше ее головы. «Привет, — прошептал он, — ты Кайя?» Малышка сморщила носик и открыла глаза. Магнар тихонько засмеялся. «Смотри-ка, — заметил он, — она уже отзывается на свое имя».

Молодая мать смотрела в искавшие ее темные глазки, такие же бездонные, как и та любовь, которую она чувствовала в тот момент по отношению к дочери, появившейся на свет только три часа назад и мирно посапывавшей на ее руках, и Лив Карин позволила себе ошибочно вообразить, что это чувство было взаимным, что эта связь ощущалась с двух сторон, что безусловная любовь исходила не только от нее самой, но и от дочери, так же естественно и безоговорочно текла в обратном направлении.

А теперь она должна подмести осколки, вытереть лужу какао и отмыть светло-коричневые пятна на боковой стенке плиты, поднять стул и выбросить булочки в помойное ведро, а еще — завязать мешок с мусором и вынести его, потому что когда несколько часов назад она выкидывала туда яичную скорлупу, то заметила, что из переполненного ведра неприятно пахло.

Но Лив Карин не двигается с места — она выжата как лимон, пытается найти в себе силы, вызвать их, но ничего не получается; и когда раздается звонок в дверь, она вздрагивает и слышит звук, который вырывается изо рта, такой судорожный выдох.