Сдаёшься?

Олимпия Валериановна. Видите ли, я вообще не привыкла ничего скрывать от Диночки, мой принцип ее воспитания — полная во всем откровенность. Я всегда делилась с нею всеми служебными и даже личными неурядицами, и, знаете, она была крошкой, но всегда меня понимала правильно и — можете себе представить! — даже, ха-ха, давала мне очень разумные советы. К сожалению, она со мной далеко не всегда так откровенна, как я с ней, ведь она даже до сих пор говорит мне «вы» и по имени-отчеству, хотя и живет со мною с малых лет. Я уже привыкла. Так что не обижаюсь. Но если вы меня просите, то, безусловно, я ей ничего не скажу. Но боже мой, что же случилось?

Юлия Александровна. Случилось очень плохое. Но вы постарайтесь меня выслушать, как бы вам ни было тяжело. Вчера днем я поехала к брату, отвезти ему кое-какие продукты, он серьезно болен, он инвалид войны, потом почувствовала себя усталой, не стала рассиживаться у него, взяла такси, что, надо сказать, редко себе позволяю, вернулась домой раньше, чем предполагала, и не могла попасть в свою собственную комнату!

Олимпия Валериановна. Ха-ха! Господи! Почему?

Юлия Александровна. Представьте себе только мое состояние — я стою в коридоре, все соседи сбежались, как на концерт какого-нибудь иностранного солиста, я явно слышу, что Кирилл дома, а он меня не пускает!

Олимпия Валериановна. Какой кошмар! Но почему?

Юлия Александровна. Простите, но в вашем возрасте полагалось бы быть уже немного догадливей. Да потому, что он был в комнате не один!

Олимпия Валериановна. Что вы говорите! С кем же он был?

Юлия Александровна. Господи! Да с вашей же Диной!

Олимпия Валериановна. А! С Диночкой! Ну и почему же он не открыл вам?

Юлия Александровна. Я вас не понимаю! Неужели так трудно догадаться?

Олимпия Валериановна. Диночка говорила мне, что у нее завтра коллоквиум, их всех до одного будет спрашивать monsieur le professeur, то есть, извиняюсь, профессор, но она не говорила, что пойдет в гости к вашему Кириллу. Я вообще не слышала от нее этого имени. Извините, как его фамилия?

Юлия Александровна. Голубев. Мы с сыном теперь Голубевы. Это моя девичья фамилия.

Олимпия Валериановна. Нет, нет, я никогда не слышала от нее ничего подобного. Правда, вы знаете, в этом возрасте девушки бывают неоткровенны, увы, даже с родными матерями, а я сама сказала своей маме о первой связи с мужчиной, когда — ха-ха! — уже вышла замуж и все уже было далеко позади. А ведь Дина мне даже не племянница, хотя и не знает об этом. Это единственный случай, когда — увы! — я не была с ней откровенна, но вы меня понимаете, для ее же блага, Динин отец был моим вторым мужем. Или — так вам будет понятнее — Диночкина мать была третьей женой моего второго мужа. А ей я теперь говорю, что была сестрой ее отца, ведь я оставила себе его фамилию. И Диночка мне, безусловно, верит, проверить ведь это не у кого, все, все погибли в войну, но — эдакая упрямица! — все равно никак не хочет сказать мне «ты» и «тетечка»! Хотите чашечку кофе?

Юлия Александровна. Нет, я…

Олимпия Валериановна. А я, с вашего позволения, себе все-таки заварю, я никуда не пойду, так что вы вполне можете говорить со мной, знаете, у меня в комнате есть маленький филиал кухни, ха-ха, у нас коридор очень длинный, у самого входа в кухню три высокие ступени, я, знаете, живу здесь уже больше десяти лет — с тех пор, как мою комнату разбомбило, но все равно каждый раз о них спотыкаюсь. Я ввернула было там лампочку, но, немедленно собрался синклит соседей, и ее тотчас же вывернули, ха-ха! Я считаю, что не грех раскошелиться на лампочку в сорок ватт — ноги-то ведь, ха-ха, дороже, но ничего не поделаешь, раз они не хотят. Вот и пришлось завести эту плитку, я, конечно, сама за нее плачу, я поставила отдельный счетчик — вон видите там, в правом углу, я не люблю из-за деньжишек ссориться с соседями, я вообще не люблю ни с кем ссориться. Я человек, ха-ха, как теперь говорят, миролюбивый, а в наше время говорили — покладистый. Так вы решительно отказываетесь от кофе?

Юлия Александровна. Я не хочу, спасибо. Мне кажется, что вас как будто не очень тронуло мое сообщение?

Олимпия Валериановна. А почему оно должно меня трогать, голубушка?

Юлия Александровна. Но разве это не возмутительно?

Олимпия Валериановна. Рискну еще раз предложить вам кофе — как раз сейчас он будет готов.

Юлия Александровна. Нет, я не буду.

Олимпия Валериановна. А я, с вашего позволения, выпью. Голова просто раскалывается. Вот здесь — в затылочной части. У меня сейчас как будто не голова, а горшок с простоквашей — не тряхнуть, ха-ха…

Юлия Александровна. Разве это не возмутительно?