Сдаёшься?

Олимпия Валериановна. Ну что вы, голубушка. А институт? Ни о какой работе я ничего не хочу слышать. Я считаю себя просто обязанной дать ей высшее образование. Я так любила ее отца. Да и к ней привязалась всем сердцем. Когда умерла с голода Наташенька, ее мать, она находилась одна с мертвой матерью — увы! — никак не меньше трех суток. Когда их обнаружили, эта трехлетняя еще кроха тянула мертвую мать за платье, топала на нее ножкой, плакала и кричала: «Гадкая она! Гадкая! Она не любит меня больше! За что она не любит меня больше? Ведь я очень кушать хочу!» Так рассказали мне потом люди. Нет, я дам ей высшее образование, чего бы мне это ни стоило. Как-нибудь перезимуем, ха-ха, как говорит Диночка. Она способная девочка, не манкирует занятиями, неплохо учится, хотя и получает стипендию не каждый семестр. Грешным делом, если быть перед вами совершенно откровенной, за все время учения она получила стипендию один раз, в начале первого курса. Как сейчас помню, уж до чего мы с ней были довольны, несказанно довольны, ведь мы сумели купить ей ту вязаную кофточку, в которой она сейчас ходит! Но, скажу вам, эти экзамены — та же рулетка, ха-ха, никогда не знаешь, выиграешь или нет, я совершенно уверена, что лет через двадцать будет какая-нибудь иная форма оценки знаний. Экзамены в той форме, которая сейчас есть, дают представления не о знаниях студента, а только о том, насколько каждый из них в нужный момент может мобилизоваться…

Юлия Александровна. Не знаю. Почему мой Кирилл всегда выигрывает в эту рулетку! А ведь у него, помимо основных занятий, столько нагрузок — научная работа, работа в СКБ, то есть, простите, в студенческом конструкторском…

Олимпия Валериановна. Да, да. Вы уже говорили об этом. Что ж, по-видимому, у него легкая рука. Вы знаете, голубушка, я всю жизнь прожила в искусстве, и никто, пожалуй, лучше не испытывал на себе, до какой степени все мы, ха-ха, зависим от судьбы. Я знала, например, одного актера, у которого, ха-ха, были все недостатки, внешние и внутренние, которые только могут быть у человека, разве что он не был, ха-ха, горбат — и что же? Этот актер процветал в провинции в двадцатых годах, он был, ха-ха, любимцем публики — да каким! Его просто боготворили, ха-ха. Вы уже его не можете помнить, вы ведь много моложе меня. А рядом с ним ходил по сцене молодой, красивый, страстный, благороднейший человек — это был отец Диночки, мой второй муж, и я очень его любила, — и что же? Он всю жизнь просуществовал на сцене в лакеях, ха-ха-ха… А сколько в нем было благородства, сколько страсти — он ведь ушел на фронт добровольцем, хотя у него ведь была бронь — он как раз первый раз в жизни начал сниматься в синематографе, в главной роли! И сколько таких примеров! О женщинах я даже не говорю! Сколько их, красивых, талантливых, с прекрасными фигурами и голосами, спились, пропали, покончили с собой, а извиняюсь, лысые, длинноносые, косоглазые расхаживали, ха-ха, по сценам и распоряжались чужими жизнями, как собственными носовыми платками, ха-ха-ха…

Юлия Александровна. И все же, почему бы ей не пойти работать и не поступить одновременно в заочный или вечерний институт? Так ведь поступают многие люди, которые испытывают материальные трудности.

Олимпия Валериановна. Ах, нет, нет. Ей не справиться с двойной нагрузкой. Увы. У нее слишком слабая конституция. У нее был очаг в легких. Знаете, плохое питание в ранние годы — они ведь пришлись как раз на блокаду. Я все время увещала Наташеньку, что антигуманно давать жизнь ребенку в такие тревожные времена, я ведь в свое время себе этого не позволила, но она меня не послушалась, увы, она никогда меня не слушалась., хотя разница между нами была в двадцать лет. Наташенька всегда была очень самостоятельной. Кроме того, и сама Диночка считает заочное и вечернее образование далеко не такими фундаментальными. Я с ней совершенно согласна — ну скажите, какая может быть у человека восприимчивость к наукам после трудового дня? Вечером человек нуждается в отдыхе.

Юлия Александровна. Это, конечно, сугубо ваше дело. Вы, конечно, понимаете, что пришла я совсем не для того, чтобы обсудить вопрос воспитания вашей племянницы. У меня к вам серьезный разговор. И разговор неприятный. Я специально выкроила время днем, чтобы ваша племянница была в институте и чтобы мы могли с вами свободно поговорить. Я также надеюсь, что ей ничего не станет известно об этом разговоре.