Сдаёшься?

Обычно, заметив хорошенькое личико, издали Сева незаметно и постепенно приближался к его обладательнице. Некоторое время он молча шел возле нее, тайно приглядываясь и прикидывая, к какому из имеющихся у него в запасе устных вопросиков лучше всего обратиться в данном случае. Затем, не торопясь, он приступал к вопросам: идет дождь? вы печальны? это ваша собака? интересная книга? вы читали о тектонике литосферных плит? где я вас видел? что вы знаете об НЛО? о кораблях-призраках? я, кажется, подвернул ногу? вы, наверное, балерина? киноактриса? англичанка? — и таким образом непременно отыскивался вопрос, на который он получал хоть какой-нибудь мало-мальски различимый ухом ответ. В тот же миг Сева оплетал личико сетью бодрой, интересной, неутомительной беседы, в строгой зависимости от ответа: о черных дырах, о близком оледенении или, напротив, о потопе и мениске, о доисторическом чудовище в шотландском озере, о летающих тарелках и гуманоидах, о людях, побывавших на том свете, об антимире над Бермудскими островами, о глубоких переживаниях травы и деревьев, о призраках в английских замках, научно доказанных, и т. д. — обо всем особенно интересном, что ему удавалось выудить и накопить за долгую н-скую зиму из бесед с первым героем-любовником Н-ского театра Рыдалиным, прочитывающим еженедельно два толстых журнала и две толстые газеты, а также из прошлогодних бесед с завсегдатаями пивного ларька в Банном переулке. Однако во время этой беседы Сева ни в коем случае не упускал возможности соблюдать направление совместной прогулки к вокзальному и единственному в Н-ске ресторану. Когда они незаметно оказывались возле его входа, Сева как бы невзначай приглашал личико зайти туда, чтобы отдохнуть на стуле или развлечься стаканчиком лимонада или белого кофе. Заполучив личико такой пустячной, не стоящей отказа просьбой в ресторан, Сева приступал ко второй — и лучшей — части своей программы. Не жалея всей своей крошечной, с непомерным холостяцким налогом заработной платы или еще более маленького аванса, он заказывал самый шикарный для н-ского вокзального ресторана обед на одну персону. Затем — соблюдая весь вечер рядом с угощающимся личиком вид человека, который всем этим рыбкам в сметанке и копченым колбаскам, всем этим красным борщочкам и первым огурчикам, шоколадкам и коньячкам предпочитает обыкновенную бутылочку доброго прокисшего пивца, которую с громким язвительным стуком бросал каждый раз перед ним официант, располагающий к тому же свои движения так, чтобы, отходя, непременно сунуть ему локтем в нос, — Сева потягивал кисленькое пивцо и тайно взглядывал на остренький красненький мокренький язычок, слизнувший соус с ложечки, сметанку с губки, шоколадик с пальчика, на язычок, прикоснувшийся к напиточкам в рюмочке, на заблестевшие потом глазки, на засмеявшиеся потом зубки, на зарумянившиеся потом щечки, на заигравшие по ним шалуньи-ямочки — и наслаждался.

Угостив таким образом личико от души и на славу, Сева церемонно провожал его до дома и там, не обращая внимания на его смущение или даже отказы, заходил вместе с ним прямо в квартиру. Представившись родителям личика ведущим актером Н-ского театра, недавно приехавшим на короткое время в Н-ск, Сева долго тряс им руки и, заметив их тайные польщенные взгляды между собою и заискивающие улыбки, которые сами собой выходят у родителей выросших дочерей при виде более или менее молодого мужчины, просил подарить ему один фотографический портретик их дочери, на память об ее исключительной красоте.