Сдаёшься?

— Я опознала вас издали, — продолжала дама тем же пугающим Севу басом. — Фотографии при себе есть?

— Ни одной! — выкрикнул Сева, отважно бросаясь теперь на защиту альбомчика. — Фотографии ненавижу, никаких фотографий не собираю. Можете поверить — весь город об этом знает.

— Весьма жаль, — задумчиво произнесла длинноносая дама. — Не могу поручиться, но лично мне показалось…

— Да, зритель в городе все про меня знает, — отвечал Сева, частью для того, чтобы возвыситься из унижения, частью для того, чтобы припугнуть немного и женщину. — Двадцать лет каждый вечер на сцене, и притом всякий раз со словами! — Здесь, как можно заметить, Сева немножко прилгнул, но только ради собственного спасения. — У меня и родственник в городе есть, дядя-пенсионер. — Фу-ты, как глупо вышло! Ну при чем тут, скажите, дядя? — Так что никаких фотографий не собираю.

— Весьма жаль, — повторила дама, и было видно, как напряженно она рассматривает в темноте Севу. — В Москву со мной не проедетесь? Дорогу оплачиваю. Правда, белье и плацкарта за ваш счет, зато билет туда и обратно.

После этих безобидных и вполне понятных слов Сева уже без страха оперся о перила чужой лестницы, поддернув рукав куртки, так чтобы в темноте стал заметен блеск золотых его модных часов, взглянул без испуга даме в упор на нос и, подумав: «Удлинен до уродского безобразия», сказал:

— Сожалею, но абсолютно, совершенно беспробудно занят с раннего утра и до поздней ночи. — И, построив вид спешащего человека, чтобы хоть как-нибудь досадить длинноносой за испуг погони, стал быстро подниматься на следующий этаж, хотя уже давно носом учуял, что там чердак.

— Весьма жаль! Прощайте! — крикнула ему снизу дама, и послышалось цоканье ее посыпавшихся вниз шагов.

— Прощайте! — радостно отозвался Сева, для верности отворяя со скрипом дверь на чердак.

И восемь пыльных отважных чердачных котов согласились с ним хором: «Мяу!»

Прошло много недель. Казалось, что Судьба, подцепившая было Севу Венценосцева за воротник, навсегда в обиде убрала руки за спину.

Однажды, когда Сева сидел в своем номере на диване, а перед ним большими шагами взад и вперед расхаживала Доброхотова и голосом тихим и ласковым в мельчайших подробностях вырисовывала ему каждое личико, каким он когда-либо умилялся в процессе вокзального обеда, а Сева ерзал на кожаном диване, теребил торчавшую из него вату и то украдкой взглядывал на потайное местечко, пытаясь отсюда, с дивана, определить, там ли еще потайной альбомчик, то поминал лихом надменного вокзального официанта и при этом не успевал противоречить ласковым язвящим словам Доброхотовой, чем вконец ее раздосадовал, так что она уже схватила со стола огромный помидор, планируемый ими до этого закуской на весь вечер к бутылочке кисленького винца, которую они только что собирались распить на мировую, и уже замахнулась им на Севу, когда Судьбе вновь стало угодно коснуться Севиного воротника, и в дверь постучали.

Доброхотова, решив, что стучит кто-нибудь из труппы, кто, застав ее в номере Венценосцева, тут же известит об этом Рыдалина, находящегося несколько дней в Т… с Ыткиной на выездном спектакле «Двое», тотчас распахнула огромный, стоящий поперек номера шкаф и заняла в нем место выпорхнувшей оттуда веселой стайки пахнущей нафталином моли.

Венценосцев же, прикинув, что может стучать одно личико, которое он из-за ремонта в вокзальном ресторане после большой праздничной драки пригласил сегодня в номер попить чайку с бубличками и послушать пластиночки Вертинского, которые вместе с проигрывателем, чайком и бубличками одалживал для таких случаев у Тетерина, тоже подпорхнул к шкафу и с мимического одобрения Доброхотовой запер шкаф на два полных оборота ключа. После этого Сева отпер задвижку входной двери и увидел длинноносую даму, ничуть не изменившуюся, в той же роскошной одежде, только нос дамы как будто бы еще подрос со дня их разлуки. На этот раз дама ничего не сказала. Она ухватила его за руку и с силой, какой нельзя было подозревать даже у такой носатой и басовитой женщины, дернула его за дверь. Однако Сева был не так прост, каким многим казался. Он мигом сообразил, что кричать на помощь в гостинице в такой ситуации, в какой он сейчас оказался, значило бы выставлять себя на многолетний смех н-ской, т-ской, к-ской и многих других театральных трупп, быстро сообразив, как просто ему сейчас из живого лица превратиться в ходячий театральный анекдот, он не издал ни звука, а зацепился ногой за толстую ножку кожаного дивана и таким образом так укрепил свое положение, что дама, дернув его за руку вместе с диваном, упала и теперь уж волей-неволей должна была объясниться.

Действительно, поднявшись и отряхнувшись, дама произнесла все тем же устрашающим Севу басом:

— В восемнадцать ноль-ноль мы взлетим из С., в пятнадцать ноль-ноль — приземлимся. Оставшиеся деньги и разницу во времени вы возьмете себе. Дело налажено в вашу пользу. Если оно сорвется — я окажусь на улице. Взгляните на мой нос — куда мне деваться?