Сделаем Испанию снова великой!

Как не трудно догадаться, легче застрелиться, чем доказать что-либо из этого. Так что, как ни странно, сущие единицы были освобождены по данному конкретному правилу.

В-четвёртых, законом устанавливалось правило, согласно которому ребёнок, рождённый от рабыни, признавался рождённым свободным гражданином, если его мать хотя бы мгновение была свободным человеком в период от зачатия до непосредственного разрешения родов.

В-пятых, законом устанавливалось правило, согласно которому ребёнок, рождённый от рабыни, но зачатый свободным мужчиной, либо ребёнок от свободной женщины, но зачатый рабом, рождался свободным вне зависимости от обстоятельств, имевших место в период с момента его зачатия до момента его рождения.

Правда, необходимо было доказать, что ребёнок был зачат именно свободным мужчиной, а не рабом, что было не так-то уж и просто, на самом-то деле, ведь слов самой матери было недостаточно в столь важном деле.

Как-никак, ребёнок ведь, в случае применения правила, объявлялся законным наследником этого «свободного мужчины» или же этой «свободной женщины».

Не говоря уже об автоматически возникающих отношениях в данном случае отношениях, регулируемых семейным законодательством. Как-никак, «Свободный мужчина» в случае применения данного правила автоматически становился отцом ребёнка со всеми вытекающими правами, обязательствами и прочим, естественно.

В-шестых, законом рабовладелец обязывался своевременно и полноценно удовлетворять все базовые нужды своего раба. То есть, он обязан был своевременно и полноценно кормить раба, поить раба, одевать раба и предоставлять ему кров над головой.

Если рабовладелец признавался неспособным удовлетворить базовые потребности раба, раб также освобождался с момента юридического установления факта подобного правонарушения со стороны рабовладельца.

Ну, и так далее. Рабовладельцы, с точки зрения права, были сильно угнетены с точки зрения юридического аспекта рабовладения, как бы странно это ни звучало.

С другой стороны, изначально все эти правила натыкались на диверсии со стороны, собственно, рабовладельцев, причём Артём не спешил с преодолением этого сопротивления и его устранением.

Судебная практика, кто бы мог подумать, тоже не спешила собираться, особенно учитывая то, что судебные органы в колониях состояли преимущественно из людей, являвшихся рабовладельцами, либо бывших ранее рабовладельцами.

Соответственно, защитникам интересов рабов приходилось обращаться сначала в высший суд провинции (в их компетенции было разрешение данных вопросов), где они неизбежно проигрывали.

Затем они вынуждены были обращаться в Верховный суд доминиона, например, в Верховный суд Вест-Индии, уже в рамках апелляции, где они также неизбежно проигрывали.

После этого они вынуждены были, наконец, в рамках кассации они обращаться уже в Верховный суд Содружества народов (официальное название Империи, если что).

При этом не стоит сильно расстраиваться — к текущему моменту, к 1812 году, различия между апелляцией и кассацией с точки зрения их полномочий по пересмотру дела были, по большому счёту, уже весьма размытыми.

По той простой причине, что по мере накопления судебной практики сначала Верховным судом Испанской империи, а затем уже и Верховным судом Содружества народов расширялось понимание того, что относится к вопросам права.

То есть, что относится к вопросам, рассмотрением которых кассационные суды, согласно своим законным полномочиям, и ограничиваются.

В частности, в законодательстве Империи, по крайней мере, с 1806 года, был закреплён подход, согласно которому квалификация фактов судом сама по себе относится к вопросам права.

Во всё том же процессуальном законодательстве Империи было закреплено право высшего судебного органа проверять соответствие выводов нижестоящего суда, сделанных в решении, обстоятельствам дела.

В общем, так или иначе, но судебная практика постепенно накапливалась, и Верховный суд Содружества народов чаще вставал на сторону рабов, чем на сторону рабовладельцев, а также вносил ясность и чёткость в порой пространные формулировки законодателя.

Тем более, что на стороне рабовладельца были лишь его коллеги по бизнесу, другие рабовладельцы, и то не только вынужденно, но и весьма условно.

На стороне рабов же было стремительно набирающее силу аболиционистское движение, которое было идеологически максимально заинтересовано в поддержке рабов в их борьбе с рабовладельцами.

Они были готовы драться, как говорится, до последней капли крови в суде, и потому, даже если в суде проигрывали, то за счёт одного лишь растягивания судебного процесса наносили не просто существенные, а по-настоящему разорительные судебные издержки рабовладельцам.

И порой, как результат, случались довольно комические ситуации, когда рабовладелец вынужден был, в лучшем случае, продать часть своего имущества, в том числе рабов, как одного из наиболее ликвидных активов, чтобы покрыть эти судебные издержки, либо, в худшем случае, и вовсе инициировать процедуру банкротства.