Сделай ставку и беги

Уже на следующий день, к отчаянию Петра Ивановича, он лишил его главной опоры, – уволил зама по финансам. И, странное дело, вдруг оказалось, что аренда – вещь все-таки прибыльная. При этом по этажам Иван не бегал и публично не матерился. Просто выложил перед арендаторами суммы недоплат и кротко разъяснил, что, дабы не потерять веру в человечество, ничего не хочет слышать об «откатах», что до него здесь практиковались. Но тем, кто через неделю полностью не погасит задолженность, охрана перекроет вход в здание. А потом бегайте по судам, сколько дыхалки хватит. Так что – с пионерским приветом!

Пересохшее русло начало заполняться влагой, а вскорости в институтскую кассу по нему побежал резво журчащий, золотоносный ручеек.

Сотрудники приободрились. С теми же, кто нешуточно нацелился любыми способами уехать из России, Иван от имени института заключил договор, – они заканчивают свои темы. А по достижении результата институт помогает им оформить гранд, выделенный для российских ученых, в которых заинтересованы США. И уезжают не мойщиками окон, а высокооплачиваемыми научными сотрудниками в элитные учреждения.

После этого захиревшая с голодухи научная мысль забила ключом.

* * *

Всё шло бы расчудесно, если бы не сам Иван. Истомившийся без любимой и вновь обретший ее, он жадно, забыв обо всем, бросился наверстывать упущенное. Почти в открытую перебрался жить к Анжеле. Дома, к отчаянию Таечки, появлялся урывками. Встречаясь в институте с дядькой, обсуждал неотложные дела и к вечеру, боясь расспросов и упреков, поспешно исчезал до следующего утра.

Петр Иванович до поры отмалчивался. Но было заметно, как накапливается в нем обида и как всё труднее сдерживать ему нарастающее раздражение. В конце концов неизбежное произошло, – недовольство выплеснулось наружу.

В один из вечеров, отпустив участников планерки, Петр Иванович предложил Ивану задержаться. Поняв, о чем пойдет речь, Иван подобрался.

Какое-то время тяжело молчал и дядька. Достав коробок, он зажег спичку и принялся перекатывать меж пальцев. Оба неотрывно следили, как догорает слабеющий огонек.

– У Таечки вчера нервный приступ случился, – сообщил Петр Иванович. – Пришлось «скорую» вызывать.

– Не знал, – буркнул Иван. – Сегодня заеду.

Неудачная эта фраза будто освободила Петра Ивановича от привычной деликатности, дотоле мешавшей объясниться.

– А откуда тебе знать?! – внезапным фальцетом выкрикнул он. – Ты ж дома не бываешь. Полтора месяца как вернулись. Сколько раз ночевал? А у меня не костылёвская ночлежка. Тут семья твоя!

– Дядя Петь! – умиротворяюще пробормотал Иван.

– Я тебе не дядя Петь! Я тебе сейчас отец жены твоей. Знаю: завёл бабу. И понять могу, – кто без греха прожил? Но что ты-то творишь? В открытую. На разрыв. Она и без того сына потеряла. Или забыл, чем всё чуть не кончилось в восьмидесятых? Хочешь чтоб как с моей женой?!..

Он прервался. Боясь привлечь нечистую, испуганно поплевал через плечо.

– Перекрестись ещё, – дерзко посоветовал хмурый Иван.

Старый атеист не медля истово перекрестился.

– Ещё? Или хватит? – мрачно вопросил он. – Что хошь сделаю, чтоб дочь в обиду не дать. Никому не дать! И без того исстрадалась.

Он перевел дыхание.

– Влюбился я, дядя Петь, – через силу признался Иван.

– Если б еще без любви, так вовсе б поганец был, – дядька жестко прищурился. – Но мне на твою любовь растереть. Дочь дороже. А ей, чтоб в себя прийти, надо либо опять с тобой, охломоном, к которому присохла, либо уж разом знать – нет тебя и больше не будет. Так что выбирай.

– Может, и впрямь ей лучше без меня? – робко протянул Иван.

– По мне, куда лучше. Беда, что она так не думает. Всё надеется. Но если собрался уходить, то совсем. Отовсюду. Был и – нет!

– Отовсюду – это что?.. Никак из института гонишь?

– Гоню! – отчеканил Петр Иванович. Угадав по ивановой усмешке, что тот собирается сказать, опередил. – И денег мне твоих не надо.

– Да без моих денег из-под тебя институт выгребут, – напомнил Иван. Со скрытой угрозой.

– Пусть! Что будет, то будет! Раз станешь чужим, отходи в сторону.

Иван опешил, – такого поворота он не ждал. Тон Петра Ивановича не оставлял сомнений в его решимости исполнить угрозу.

– У меня в моторе, похоже, керосину совсем немного осталось, – Петр Иванович потыкал себя в область барахлящего сердца. – Но что осталось, то пущу ей на обогрев. Рассчитывал на тебя, думал, новых внуков нарожаете. Притретесь. Но раз нет, так нет.

Голос его подозрительно задрожал. Боясь выказать слабость, он прервался, выхватил новую спичку и, казалось, погрузился в созерцание огня.

Иван испытующе прищурился.

– Эх, дядька, дядька, – он укоризненно помотал головой. – С чего ты взял, шо я-то козлом в эмпиреях любви скокаю и ни о чем не думаю? Тоже, знаешь, не всякую ночь сплю. И что рвать с ней надо, понимаю. Тем более, куда вы без меня? Но – трудно. Иной раз совсем решусь. А у самого вот здесь пульсировать начинает, – он ткнул в шейную вену. – И – отступаюсь. Понимаю, шо пока она рядом, рано или поздно, опять сорвусь.

– Может, денег дать, да и пусть из Москвы… – встрепенулся Петр Иванович.