– Слушай, я хочу, чтобы ты знал, что я очень сексуальный доктор, с крепкой иммунной системой, – мой голос слегка истеричен, но я надеюсь, что он звучит соблазнительно. – Если ты меня выпустишь, я расстегну этот виниловый костюм, что на тебе, сорву маску и покажу, насколько я здорова.
Мое предложение его не соблазняет, поэтому я пытаюсь действовать более очевидно.
– У-у-упс-с. С меня только что спала одежда. Я стою голая прямо за этим стеклом. Така-а-а-ая голая. Голая, как в день моего рождения, но гораздо сексуальнее.
– Дэйзи, у него наушники, – говорит Лукас позади меня.
Я хмурюсь.
– Откуда ты знаешь?
– Я видел.
Это становится последней каплей для меня. Я отворачиваюсь от двери и начинаю расхаживать по маленькой смотровой.
– Ты издеваешься надо мной?! Мы застряли в этой комнате, и нам нечем заняться, а он там слушает радио?
– Может быть, это аудиокнига…
Он выглядит довольным.
Он застрял в этой комнате со мной на следующие двадцать четыре часа и просто лежит на кушетке с небольшой ухмылкой на лице, как будто находится на пляже, где-нибудь на Ибице.
– Подожди, – меня охватывает паническая мысль. – Как мы собираемся прожить двадцать четыре часа без еды?
– Они дали нам еду.
Он указывает на небольшой контейнер, который стоит на столе, и я подхожу, чтобы осмотреть его. Я нахожу несколько батончиков гранолы и бутылки с водой. Продолжаю рыться, пока не натыкаюсь на шоколадное печенье, которое они, должно быть, подбросили, чтобы поддержать наш боевой дух. Когда я уверена, что Лукас снова закрыл глаза, кладу печенье в карман.
Я оглядываю комнату, и мне кажется, что стены немного сдвинулись и она стала еще меньше. Но когда вижу маленькую ванную комнату, пристроенную к смотровой, я вздрагиваю.
– Я должна писать, когда ты находишься всего в пяти футах? Ты издеваешься надо мной?
– Ты можешь потерпеть.
Из моего горла вырывается маленький и жалкий звук.
– Ты потихоньку сходишь с ума? Потому что, если это так, ты должна дать мне знать, чтобы я смог надеть на тебя смирительную рубашку.
Я бросаю на него взгляд.
– Хотела бы я посмотреть, как у тебя это получится.
Движение в коридоре отвлекает меня, и я прыгаю к двери.
– Эй! Юху-у!
Представитель ЦКЗ просто пододвигает стул к двери, чтобы присесть. А я впадаю в отчаяние – в такое отчаяние, что кричу через дверь, что у меня начинают проявляться симптомы туберкулеза. Надеюсь, это неправда.
– Знаете, что? – Я кашляю, кашляю, как Карен из «Дрянных девчонок». – Кажется, у меня начинаются озноб и лихорадка, и я чувствую боль в груди. Думаю, вам лучше отвезти меня в Хьюстон.
Наконец он поворачивается ко мне.
– Ох, слава богу!
Я чувствую вкус свободы. Он меня выпустит. Он должен меня послушать, в конце концов, я же врач. Когда результаты анализов окажутся отрицательными, мы посмеемся над этим и я пойду домой с набитым карманом шоколадного печенья. А Лукас останется и будет есть холодную овсянку.
– Она лжет. Она просто хочет уйти, – предупреждает Лукас, скучая.
Где-то в комнате он нашел стресс-мяч и подбрасывает его над головой. Снова, и снова, и снова.
– Вру? – кричу я, хорошо осознавая, что превысила громкость внутреннего голоса. – Я не вру!
Парень качает головой, похоже, его уже тошнит от моего дерьма. Он увеличивает громкость на своем
– Можешь расслабиться, – говорит он. – Мы не выберемся отсюда, пока наши анализы не будут отрицательными.
Он все еще кидает этот проклятый стресс-мяч, а я чувствую, как достигаю предела. Не раздумывая, я несусь через комнату и вырываю мяч у него из рук. Под влиянием сверхчеловеческой силы я разламываю его. Крошечные кусочки пенопласта начинают кружиться вокруг нас, и в течение нескольких секунд мы оказываемся внутри дерьмового снежного шара.
– Ну, ты официально сошла с ума, – говорит Лукас.
– Сколько еще времени нам тут торчать?
Он проверяет часы.
– Двадцать два часа и тридцать пять минут.
Я этого не переживу.
– Лукас.
– Да?
– Думаю, тебе пора найти смирительную рубашку.
Чтобы отвлечь меня от покидающего чувства здравомыслия, Лукас соглашается провести быструю инвентаризацию комнаты. У нас есть некоторые вещи, которые могли бы развлечь нас в течение следующих двадцати двух часов:
пять детских журналов-раскрасок, три из которых раскрашены;
один маркер и одна ручка;
шесть коробок с перчатками, восемьдесят семь депрессоров для языка, пятьдесят пять ватных палочек и сто шестьдесят четыре ватных тампона;
одна коробка с бумажными полотенцами;
семь универсальных халатов;
два одеяла и раскладушка, выданные ЦКЗ; и куча других медикаментов, которые не помогут мне забыть, что я нахожусь в плену.
– Ну, есть только один логический вариант пережить это, – говорю я, собирая депрессоры для языка и поднимаясь на ноги.