Сделать все возможное

Я остаюсь там, где нахожусь, – на коврике.

– Эй, Лукас, ты слышал о перемирии в канун Рождества во время Первой мировой войны?

– Когда солдаты с обеих сторон вылезали из окопов, пили, пели рождественские песни и вместе играли в футбол?

Я киваю.

– Вот что это. Как только я вернусь домой, война продолжится.

Он смеется, подходит и хватает маленькую спортивную сумку, висящую у двери.

– Сейчас не канун Рождества.

– Я просто говорю, не слишком уютно устраивайся за пределами окопа.

– Ага. Что ты будешь делать, пока меня не будет?

– Наверное, постою здесь и подумаю, какие совершенные мной ошибки привели меня к этому.

Похоже, он собирается наклониться и поцеловать меня в щеку, но не делает этого.

– Ну, если ты когда-нибудь сойдешь с этого коврика, то чувствуй себя как дома.

Ха.

Как дома.

Быть как дома в лофте Лукаса Тэтчера – какая нелепая идея. И дело не в том, что я не хочу здесь находиться. В течение многих лет я мечтала ступить на территорию, которая ему принадлежала, но эти мечты обычно включали в себя наличие лыжной маски и средства для удаления волос.

Он уходит в спортзал, а я остаюсь здесь, на его территории, без присмотра, и свободно могу делать все, что захочу. На кухонном столе лежит его почта. Я могу покопаться в ней и выбросить квитанции на оплату счетов, тем самым ухудшив его кредитную историю. На кофейном столике лежит книга. Я могла бы переместить закладку на несколько страниц или написать спойлеры на полях. Его ноутбук. Его видеорегистратор. Все это легко можно было бы использовать, чтобы навредить ему, но вместо этого я продолжаю стоять прямо на коврике в прихожей, пока он не возвращается из спортзала.

Когда он заходит, дверь бьет меня по затылку.

– О, черт. Дэйзи, прости.

– Да. Нет проблем. Нет, все нормально. Нет, спасибо, я не голодна.

Он бросает пакетик замороженного горошка обратно в морозилку, когда я от него отказываюсь.

– Я пошутил насчет того, чтобы ты оставалась на коврике.

– Ты только что ушел.

– Это было сорок минут назад.

– Да? Ну, я уже собиралась сойти с него. Просто еще не решила, куда хочу пойти.

Он подходит и берет меня за плечи, физически заставляя сойти с коврика. Я ожидаю, что вместо пола будет лава.

– Пахнет тобой, – объявляю я, – но ты только что въехал. Ты просто опрыскиваешь все помещение, когда душишься туалетной водой, или типа того?

– Я ничего не чувствую.

– Ты и не должен.

Он смеется и поворачивается ко мне.

– Я собираюсь приготовить ужин. Хочешь посидеть у барной стойки или на диване?

Ему приходится спрашивать, потому что, если он отпустит меня, я останусь стоять здесь, в прихожей. Застывшая.

– На диване, наверное.

Он ведет меня туда и сажает прямо посередине.

– Я думала о том, чтобы вытащить батарейки из детекторов дыма, – признаюсь я, глядя на него, когда он подпирает мою спину подушкой.

Он как мой опекун: опекун, который пахнет так, будто только что закончил тренироваться. Я должна ненавидеть это, но не ненавижу.

Он смеется себе под нос.

– Меньшего я и не ожидал.

Он начинает выпрямляться, но я хватаю его за футболку и даю жизнь навязчивой мысли.

– Давай подурачимся?

Я крепко держу его, наклоняя над собой, и приглашаю в мое пространство.

Он улыбается.

– Я собираюсь приготовить ужин.

– Ужин может подождать. А я не могу.

Он не отстраняется.

– Разве ты никогда не слышала, что предвкушение – лучшая часть удовольствия?

– Это глупо.

– Бьюсь об заклад, ты была ребенком, который ест по одной запеченной зефирке, вместо того чтобы подождать двух.

– Может быть, – говорю я, отпуская его футболку. – Но мы же взрослые люди. Мы можем съесть всю упаковку, если захотим.

Он оставляет меня, чтобы вернуться на кухню и начать готовить.

Он готовит цыпленка?! Кто вообще может есть птицу в такой момент?

– Дэйзи, ты начинаешь меня пугать.

Наверное, это потому, что я уставилась в одну точку, сидя на диване с прямой спиной и руками, лежащими на коленках. Но теперь, сознательно, я откидываюсь назад и скрещиваю ноги. Все. Теперь я выгляжу как обычный гость.

– Итак, я знаю, что зефир был метафорой для секса, но у тебя действительно он есть? В качестве перекуса?

– Расскажи мне, как прошел твой день, – говорит он, игнорируя мой вопрос.

– Хорошо. Нормально. Я ходила на работу. Я ведь врач, ты же знаешь?

– Нет, – подыгрывает он мне. – И какого это?

– Я работаю с одним парнем. Его трудно полюбить. Все в клинике так думают.

– Да?

– Он просто хуже всех.

– И как ты справляешься?

Я поворачиваюсь, и мы встречаемся взглядами поверх кухонного островка. Он занят готовкой, а я занята представлением того, каково бы было, если бы он наклонил меня над этим островом и задрал мое платье. Я просто использую его для секса, и обычно это его затыкает.

– Ты хочешь зеленую фасоль или спаржу?

– Что готовится быстрее?

– Фасоль.

– Тогда это то, чего я хочу.

Через несколько минут ужин готов. Это рекордное время, поэтому я не удивлена тому, что курица розовая в центре, когда я ее нарезаю.

– Лукас, – говорю я, поворачивая тарелку, чтобы показать ему. – Она не до конца прожарена.

Он поднимает голову, наполовину ошеломленный.

– Наверное, я немного торопился.