Сделка

О Гвен я не вспоминал уже давно. Иногда лишь, в связи с Сиэтлом. Но эротика вновь начала досаждать мне. Теперь, когда Флоренс ложилась рядом, я отворачивался от нее и ложился на живот. На одном диване для нас двоих не было места. Для меня и Гвен — да, для меня двадцатилетнего и такой же молодой Флоренс — тоже да, но не для нас сейчас. Размеры дивана меняются, думал я, и по его размерам — большой он или маленький — можно определить ситуацию семьи. Я клал голову Флоренс на плечо и засыпал.

Флоренс тихо сопела, когда я проснулся среди ночи. Я смотрел на ее лицо — естественное, в отличие от дневного — железно контролируемого. Оно было встревоженным и беззащитным. Я ощутил угрызения совести, мне стало жалко ее человеческую натуру, стремящуюся сохранить видимость хоть какого-то порядка, смысла и очередности, и все всуе, все, все вновь всуе до самой смерти. Я наклонился и поцеловал Флоренс. Она как ребенок улыбнулась. Я решился. Попробую себя в «Вильямсе и Мак-Элрое» еще раз. А с Гвен давно покончено! Сиэтл — глупость! Я еще не Никто. И я должен Флоренс за годы любви и верности.

В понедельник я прибыл в офис. На столе лежали цветы, рядом — коробка моих любимых сигар — 50 штук, в ведерке — лед. Потянулся люд с пожеланиями. А еще на столе лежали свежие цифры по продаже «Зефира». Они отражали неблагополучие. С «чистыми» сигаретами были затруднения. Поэтому после подарков, визитов и благих пожеланий по телефону все быстро вернулось на деловые круги. И пришла моя очередь создать следующий мираж. Что-то где-то не стыковалось — в списке сигаретных фирм «Зефир» стоял вторым от конца. Компания, владевшая контрольным пакетом акций «Зефира», выпустила четыре новых сорта: длинную, с фильтром, ментоловую и «Зефир» — «чистую» сигарету, у которой было все. Из этих четырех две лидировали в своих областях, ментол — была второй, а собственно фирменный «Зефир» — второй с конца.

Позднее обо мне сказали, что я пришел на работу без настроя на работу. Неправда. Я старался работать как раньше. Но я совершил непростительное. Я сказал правду. Через неделю я послал толпе из «Зефира» доклад. (Позже говорили, что очень уж скоро, без тщательного изучения ситуации. Согласен: я сказал правду действительно второпях, чтобы она не была разжижена целесообразностью.) Суть доклада составляло признание провала выдуманной мной «чистой» кампании и обхода нас конкурентами. Я посоветовал прекратить кампанию. Первый раз в жизни я представил полностью отрицательный доклад без рекомендаций.

Самую негативную роль в этом, с точки зрения нашего агентства, сыграло то обстоятельство, что доклад ушел в «Зефир» прямо, минуя мистера Финнегана или нашу систему «противовесов и балансов» — Обзорное собрание директората. В прошлом мои отношения с парнями из «Зефира» были такими хорошими, что никто и не думал проверять наши контакты. Более того, за все время в «Вильямсе и Мак-Элрое» я ни разу не составил доклад в пораженческих тонах. Это-то их и шокировало. Незаменимый Эдди признал поражение. Агентство не простило мне последней строчки доклада: «Джентльмены, — гласила она, — мы пытаемся оживить труп!»

Эхо взрывной волны от моей бомбы уловили все сейсмографы от бульвара Уилшир до Мэдисон-авеню. На слуху была новость: счет «Зефира» у «Вильямса и Мак-Элроя» идет вниз. Людей «Зефира» уже видели в обществе высших чинов других рекламных агентств. Они жаждали получить свежие идеи. А между тем мой доклад подвергался самому тщательному анализу. Но правда состояла в другом — анализ занял пять секунд. А их реакция, среди своих, могла быть выражена в трех словах: «Эдди в задницу!»

Разумеется, они выдержали паузу делового этикета — неделю и пригласили к себе в офис. После ритуальных шуток и сплетен их шеф прочистил горло и сказал, что они подвергли мой доклад самому внимательному изучению, потому что испытывают глубочайшее уважение к моей дальновидности и очень ценят прямоту, а время для подобной прямоты действительно настало, стоит только взглянуть на цифры продаж… И тем не менее они решили продолжить выпуск «Зефира»!

Мы застыли в креслах, устремив взгляды друг на друга. Я знал, как можно увильнуть от ответа, сказав, что самый лучший человек, которого можно назначить для продвижения дела, это тот, кто не верит в перспективы этого дела. Но к тому времени я уже вошел в колею и осознавал, сколь серьезна ситуация. Поэтому я сухо кивнул и сказал, что вернусь к «Зефиру». Затем поспешил к мистеру Финнегану.