Посольство было разрушено тринадцать лет назад, подожжено «Талибаном»[95]
, когда началась война, и было снова открыто всего за пару дней до нашего приезда. Новый поверенный в делах США со своей свитой обустроился в недрах здания, но в какую бы часть посольства мы ни заходили, везде стояла вонь тухлятины, как если бы много лет назад, когда все в спешке покидали это место, никто не задержался, чтобы выкинуть продукты из холодильников. Единственным источником воды во всем здании была тоненькая еле теплая струйка в ванной подвального этажа; чтобы смывать за собой, приходилось таскать ведра с водой. Том Фридман, колумнистНа следующее утро мы погрузились в наши внедорожники и направились на встречу в министерство образования, проезжая одни руины за другими. Мы проехали уцелевший жилой комплекс, построенный советскими солдатами, когда они еще удерживали Кабул. Двадцать тысяч беженцев — и немалая часть из них с равнины Шомали — покинули свои дома, когда началась война, и, похоже, втиснулись в два пятиэтажных здания. Поэтому я решил остановиться, чтобы выяснить здесь что-нибудь. Наш отряд охраны нехотя согласился провезти меня через комплекс, но когда я спросил, можно ли мне выйти из машины, они помрачнели. Американцы под их охраной такого не делают, сказали они. Они показали на непроверенные крыши, открытые окна, выходящие во внутренний двор, объясняя, что не могут должным образом обезопасить периметр. Однако я все равно выбрался из внедорожника, и бродившие по грязному двору люди устремились за мной. Так я оказался в центре двора, окруженный сотнями афганцев. Меня всегда поражает то, как люди радуются, когда встречают американцев; куда бы я ни отправился, от Боснии до Чада, люди в самых ужасных лагерях беженцев всегда
Я бывал в лагерях и хуже этого, но беженцы в советском жилом комплексе прозябали в нищете. Электричество в Кабуле бывало эпизодически, поэтому эти дома не освещались и не отапливались. Скудная пища, вода сомнительной чистоты. Безопасность, которую не могли обеспечить ни силы полиции, ни постоянная армия ввиду отсутствия и того, и другого. А вскоре я узнаю, что государственным служащим не платят вот уже полгода. Как и на всех улицах Кабула, на периферии виднелись мужчины и мальчики с автоматами, и было неясно — они здесь оберегают мир или мир нужно оберегать от них.
Отряд охраны нервничал все больше по мере того, как вокруг меня собиралась толпа. Я знал, что у меня мало времени, поэтому я сразу задал этим беженцам самый главный вопрос, учитывая те условия, в которых они жили: хотят ли они вернуться домой? Вернулись бы они в родные деревни, если бы мы предоставили им автодома?
«Мы не вернемся домой, — ответили они мне. — Талибы все еще там. Мы не вернемся, пока не узнаем, что „Талибану“[96]
пришел конец». Новое правительство в Кабуле не решило основной проблемы. Как объяснили мне эти беженцы, талибы просто сменили тюрбаны и вместе со своим оружием влились в ряды мирных жителей или ушли в горы. И когда талибы вернутся, они начнут сводить счеты. Беженцам с равнины Шомали очень хотелось вернуться домой, но они твердо решили оставаться на месте до тех пор, пока с талибами не будет покончено раз и навсегда.И тогда мое внимание привлек один из наших охранников. «Уходим, — сказал он. —