Сдержать обещания. В жизни и политике

По дороге к министерству образования мы проехали Кабульский университет. Некоторые из афганских полевых командиров учились в нем; на следующий день мы встретились с человеком, который изучал в университете литературу, а теперь командовал двумя тысячами солдат. Его студенческие планы на жизнь оказались далеки от реальности. Университет лежал в руинах со времен войны с СССР. Кабул, как и большая часть Афганистана, стал походить на поверхность Луны: безжизненную пустыню, усеянную кратерами. На НАТО и США посыпалось немало упреков за ущерб, который понес Кабул и остальной Афганистан из-за нашей бомбардировки, но правда в том, что разруха воцарилась в стране еще до нашего появления. Десятилетия гражданских войн, свергнутых режимов и борьбы за власть сделали Кабул, прекрасный древний город, стоящий на Шелковом пути, фактически непригодным для жизни. Мы должны были снова вдохнуть в него жизнь; и начать следовало с полиции, больниц и школ.

Расул Амин, министр образования, согласился отвести нас в недавно отстроенную и уже работающую школу. Вокруг здания школы разлилось море грязи, а в классе не было электричества: приходилось полагаться на солнечный свет, которого почти не было в этот непогожий зимний день. Ученики сидели в одной сырой холодной комнате. Вместе учились дети самых разных возрастов, потому что с тех пор, как к власти пришел «Талибан»[97], ходить в обычную школу смогли очень немногие мальчики, не говоря уж о девочках. Поэтому двенадцати- и тринадцатилетние подростки умели писать и считать ничуть не лучше, чем шести- и семилетки. Учебниками им служили тонкие рассыпающиеся тетрадки, а на математике они считали связанные с войной предметы: 1 танк + 2 танка = 3 танка. Страницы тетрадей были усеяны штыками, ружьями и боеголовками. Но в классе бурлила почти физически ощутимая энергия. Учеба была возможностью, о которой большинство этих детей не смело даже мечтать, и они спешили рассказать нам, чему они учатся.

На то, чтобы отстроить школы и выдать ученикам настоящие учебники, ушло бы совсем немного денег и сил, и меня захватила мысль об открывавшихся возможностях. Я знал, что мы сможем заново научить этих детей мечтать. «Как вы думаете, девочка может стать президентом, когда вырастет?» — спросил я у них, и они захихикали. Прошло совсем немного времени, и кто-то шепнул мне: «Нам пора, сенатор». Я встал, чтобы уйти, и сказал детям: «Мне нужно идти».

«Вы не можете уйти!» — воскликнул кто-то.

Я поднял глаза и увидел стоящую прямо посреди класса тринадцатилетнюю девочку, смелую и решительную. «Америка не может оставить нас, — сказала она. — Я должна научиться читать. Я стану врачом, как моя мама».

Мне захотелось подойти и обнять ее.

«Нет. Нет. Нет, солнышко, — ответил я. — Америка вас не оставит».

Когда я потребовал у министра Амина список того, что понадобится для школ в первую очередь, он ответил уверенно и твердо. Учебники и электричество могли подождать. В первую очередь им нужна была безопасность на улицах. Без нее ничего не выйдет. При отсутствии безопасного передвижения никто не захочет отправлять своих детей в школы.

После поездки в школу мы отправились в президентский дворец, чтобы нанести визит вежливости Хамиду Карзаю. Дворец оказался красивым монументальным сооружением, вырезанным из тонн розового мрамора и устланным богатыми коврами. Но в нем тоже было холодно, и он явно переживал не лучшие дни. Новое правительство, стесненное в средствах, могло позволить себе обогрев только личных комнат Карзая и его канцелярий. Нас проводили наверх, в комнаты, где было теплее. Там к нам и вышел в тяжелом шелковом халате президент Карзай: элегантный мужчина с чувством собственного достоинства. Сам халат в раздробленном Афганистане был символом единства. На Карзае были отнюдь не шелка его родного пуштунского племени, а халат, подобные которому носили таджики и узбеки.