Сдержать обещания. В жизни и политике

Слова госсекретаря Пауэлла в то время явно не долетали до президента. На самом деле я полагал, что неоконсерваторы в администрации крайне эффективно взяли в оборот Джорджа Буша-младшего, по сути, сыграв на его наивной вере в то, что он сможет обезопасить нас, насаждая демократию по всему миру. Поэтому я попросил своих сотрудников рассказать мне о том, что из себя представляют неоконсерваторы. Меня поразили несколько вещей в отношении главных представителей этой идеологии в министерстве обороны — во главе с заместителем министра Полом Вулфовицем. Это были чрезвычайно умные и вдумчивые люди с благими намерениями. И большинство из них действительно верили в свою миссию насаждения демократии в странах Ближнего Востока. Они были убеждены, что у Америки есть для этого все необходимое. Нетрудно было понять, как оптимистичный, амбициозный, но прискорбно неподготовленный и неосведомленный президент оказался захвачен этой перспективой. Он просто слишком мало знал, чтобы понимать, как это будет трудно.

Вместе с тем я заметил и признаки назревающего раскола в лагере неоконсерваторов, черту, отделявшую вице-президента Чейни и министра обороны Рамсфелда от искренних идеалистов, верящих в успех своей идеи. В руководителях было больше цинизма. Они могли сколько угодно разглагольствовать о демократизации Ближнего Востока, пока под этим подразумевались так необходимые им военные действия, но тратить серьезные ресурсы, чтобы помочь такой стране, как Афганистан, встать с колен, они не собирались. Они ясно дали понять, что в их планах не было построения государства. Они предпочли бы просто вернуться и «осушить болото», когда «Талибан»[107] вновь начнет представлять угрозу. Когда мы с сенатором Чаком Хэйгелом выступили с законопроектом о выделении дополнительных средств Афганистану, администрация высказалась против.

По мере того как я читал основополагающие труды неоконсерватизма, я начал понимать, что неоконсерваторы сходились в одном: в применении силы (и угрозы этого применения) в качестве основного инструмента для борьбы с террором. Они действительно верили, что избежать дальнейших и более кровавых войн можно было, использовав силу для запугивания потенциальных государств — спонсоров терроризма. Что толку быть единственной сверхдержавой, вопрошали они, если наши политические лидеры не хотят демонстрировать наше ошеломительное военное превосходство и пользоваться им? Слова «Шок и трепет» были не просто слоганом. Они верили, что можно было запугать страны, ставшие изгоями, и заставить их подчиняться.

Вулфовиц постоянно доказывал, что террористы не могут существовать без государств-спонсоров, что у бен Ладена и «Аль-Каиды»[108] просто обязано быть государство-спонсор. Они строили теории о том ужасном новом мире, в котором мы жили, и определяли самые большие угрозы — Северную Корею, Иран и Ирак. Чейни на пустом месте выдумал какую-то связь между иракским диктатором Саддамом Хусейном и терактами «Аль-Каиды»11 сентября. Свержение «Талибана» стало хорошим стартом для неоконсерваторов, но они думали, что справиться со всеми остальными недовольными мира и избежать более масштабной войны можно, убрав одного из лидеров «оси зла» так, чтобы остальные содрогнулись. Они хотели воспользоваться феноменальной военной мощью нашей страны, чтобы дать понять всем раз и навсегда: поддержите террористов, и мы сотрем вас с лица земли. И многим представителям неоконсервативного движения попытки найти союзников и партнеров по коалиции в войне с террором казались лишними. Они полагали, что если неодобрение всего остального мира не помешает нам воспользоваться своей военной мощью, диктаторы потенциальных стран-изгоев одумаются. Они поймут, что с нами шутки плохи и что Европа, демонстрировавшая трусость и безразличие, их не защитит. Вы или с нами, как любил говорить Буш о своей «войне с террором», или против нас.