Сдохни, но живи…

— Ну что вы, — почти обиженно сказал он и подвинулся. Через проход за ним, упершись в стену плечом, небрежно стоял второй парень и безразлично ковырял в ногтях убедительным таким ножом с зубчиками в верхней части лезвия. — Налог — это святое. Не думаю, что вы хотите неприятностей. Тут один начал грозить, типа «полиция», так нос сломал от крика и еще порезался о казенный стакан. Пришлось платить… Можно ваш кошелек?

Я достал лопатник и с ужасом осознал, что там лежат две тысячи долларов. Привычка брать денег про запас — мало ли? Вышло, что мало не будет.

— Оставь на дорогу, командир. Да и выпить придется по такому случаю.

Мне стало смешно. Мы говорили, словно старые знакомые, обсуждающие общие бытовые дела.

Он хмыкнул на кредитную карточку, вытащил деньги и быстро пересчитал, словно почесав пальцы.

Я подхватил сумку, прошел в номер и бросил ее на деревянную кровать. Все было прилично, застелено, чистенько и даже уютно. Злости не было. Страха тоже. Только усталость.

— Возьмите, — вдруг сказал Он, укладывая доллары обратно в кошелек и протягивая его мне. — Ваши деньги за вычетом десяти процентов, двести долларов. Нам чужого не надо.

Они оба словно растворились в полумраке коридора, бесшумно до кошмара.

Привязанный крученым шнуром пульт к телевизору не работал. Зато за окном красовалась аккуратненькая луковица недавно отреставрированной церкви.

Почему-то хотелось жить.

— Хороший город. Нашел почти две тысячи баксов, — подумал я. — Повезло…

Хамас

В углу комнаты были свалены плакаты и транспаранты, на одном из которых в стиле детского примитивизма болтался на виселице человек с шестиконечной звездой.

Интервью, почти в подполье, с региональным координатором «Хамаса», исламского движения, было недолгим и мы стали собираться. Накануне, по моей просьбе о встрече, какие-то арабские ребята попросили оставить машину в приграничной деревне, уже в Палестинской автономии, и пересадили нас с оператором к себе.

Глаза не завязывали, никаких киношных игр не было.

Покрутили полчаса по проселкам, привезли к окраинному дому, предложили кофе, разрешили его «под сигаретку» и «координатор» еще раз подтвердил, что они будут бороться до тех пор, пока Израиля не станет на карте мира. Там будут жить арабы вместе с коренными евреями. А приехавшие, те же «русские», должны вернуться обратно домой в свою Россию. Приезжие — и есть оккупанты. И ни на какие компромиссы «Хамас» в этом не пойдет.

— Сразу видно, что вы русский, — сказал «координатор» на прощание — А ваш оператор еврей.

— Почему?

— Евреи начинают спорить, а вы только спрашиваете.

— А мой товарищ? Он, вообще, молчал.

— Он напряжен и нервничает.

— Быстро мы, — облегченно сказал оператор, когда мы пересели в свою машину и поехали в сторону израильского блокпоста.

— Нет, — ответил я — Это надолго.

И подумал, вдруг занервничав, — И спорить тут не о чем.

Учите китайский

Пока одни мучительно ищут Бога, другим достаточно в него просто верить.

Стоящая на коленях женщина отвешивала поклоны в чаду курительных палочек. В этом не было ничего удивительного, особенно здесь, в Китае, как и во всем регионе Восточной Азии, где особо почитают культ предков. В жилых домах и даже в кафе или рабочих мастерских Кореи, Вьетнама, Таиланда, Тайваня довольно часто можно встретить уголки с портретами ушедших близких или просто с атрибутами культа предков в окружении благовоний.

В Китае правда это происходит только в храмах. Но, в целом, вписывалось и здесь — в комплексе зданий стилизованной старой китайской деревни. Эти домики с нехитрой крестьянской дореволюционной утварью и предметами быта полукругом огибали пруд в стиле дзен-буддизма — с уложенными четко, но красиво, камнями и продуманно высаженными деревьями. Уголок или даже комната предков были бы вполне естественны, хотя сегодня в этой стране и не типичны.

Я зашел в здание. При входе продавали связки курительных палочек и китайские женщины-туристки тут же зажигали их и ставили перед собой, чтобы встать на колени и отвешивать поклоны… одинокому бронзовому бюсту Мао Цзе Дуна. Больше в этой комнате ничего не было.

— Снимать нельзя, — подскочила служащая. Я и не возражал. Я и так был в этих местах явно «белой вороной», в смысле, не китайцем. Да еще без группы, а так, сам по себе. Много времени прошло после смерти Мао Цзе Дуна, но и сегодня ежедневно десятки автобусов со всей страны стекаются в деревню, где родился вождь. Деревня расположена в ста тридцати километрах от губернского города Чанжа, в провинции Хунань, в глубинке страны и вдалеке от стандартных туристических маршрутов иностранцев. Ежегодно сюда приезжает до трех миллионов китайцев. Много, но для миллиарда трехсот миллионов современных жителей Поднебесной — почти капля в море.