Чтобы максимизировать креативные результаты каждого из сотрудников Лаборатории, зачастую людей приходится перепрограммировать, удаляя из их «программы» необходимость знать «правильный» ответ, то есть осознавать, что от них требуется, с чем им придется согласиться, чтобы «пройти тест». Разумеется, без руководящих указаний не обходится, и, как в любой крупной организации, существуют определенные правила, которым надо следовать. Но суть в том, что эти правила — не главное. Главное — это свобода действовать, не спрашивая позволения, и, как сказал Тимоти Лири[257]
, «думать за себя и подвергать сомнению авторитеты» — только так получаются научные прорывы[258].Организации, которая ежегодно измеряет успех воздействиями и прорывами, требуются культура и система, способствующие и стимулирующие неповиновение; такая организация расценивает отклонения и критику не только как необходимые, но и как жизненно важные вещи для своей экосистемы.
В рамках празднования своего 150-летнего юбилея MIT выпустил книгу, озаглавленную Nightwork, где представил документальную историю своих «курьезов»[259]
. Как институт MIT радуется тому факту, что студенты способны изобрести (и реализовать) способ водрузить машину полиции кампуса на крышу главного здания. В Media Lab излюбленное начало любой истории звучит так: «Вышло так, что…» — и это, как правило, означает: «Мы ошибались, но это было круто».Важно также отметить, что неповиновение отличается от критики. Существует, например, очень важное движение в дизайне, именуемое «критический дизайн» — критика современных техноутопий, в которые зачастую впадаем мы, специалисты в области технологий. Но следует понимать разницу: критика
Компьютерная безопасность не могла бы развиваться без хакеров компьютерных сетей, а мы сами не существовали бы без кишечных бактерий — полезных и вредных, хотя, в сущности, большинство из них занимают позицию где-то посередине[260]
.Я часто вывожу девять принципов на один из экранов в своей комнате для совещаний в Media Lab. Однажды, когда мы разговаривали с Марком ди Винчензо, главным юрисконсультом MIT, он недоуменно вскинул бровь, увидев на экране фразу «Неповиновение превыше покорности». В университетском контексте «неповиновение» звучит как вещь, которую совершенно ни к чему поощрять, особенно за счет «покорности». Я быстро понял, что придется объясниться.
Начал я со своего любимого выражения, с которым мы уже встречались в этой главе: «Никто еще не получил Нобелевской премии за то, что делал как ему говорят». Потом я пояснил, что американское движение за гражданские права не появилось бы на свет без гражданского неповиновения. Индия не добилась бы независимости без пассивного, но стойкого неповиновения Ганди и его последователей. «Бостонское чаепитие»[261]
, которое мы празднуем в Новой Англии, также было от начала и до конца актом неповиновения.Грань между неповиновением, которое помогает обществу, и неповиновением, которое ему вредит, очень тонка и порой очевидна только в ретроспективе. Я никого не подталкиваю нарушать законы или выказывать неповиновение ради самого неповиновения; но порой необходимо следовать самым главным принципам и смотреть, действительно ли справедлив тот или иной закон или правило и не следует ли подвергнуть их сомнению.
Общество и его институции в целом склоняются в сторону порядка и против хаоса, и процесс этот подавляет неподчинение. А еще он подавляет творчество, гибкость, продуктивные перемены, а в длительной перспективе — здравие и устойчивость общества. Это справедливо для всего — от академий и корпораций до правительств и наших сообществ.
Мне нравится думать о Media Lab как о структуре «здорового неповиновения». Здравие ее модели частично определяется самим здоровым, креативным и уважительным способом существования и манифестации неповиновения и несогласия. Я убежден, что «здоровое неповиновение» — это насущный элемент любой здоровой демократии и любого открытого общества, которое нацелено на самокорректировку и обновление.