Сдвинутые берега

- Главное, толковые люди нужны.

- Если захотите приехать, напишите...

- Наш адрес...

Протяжный гудок паровоза объявил: поехали.

Дмитрий стоял у окна со Светланкой на руках, улыбался ребятам и девушкам, те подбрасывали вверх шапки, прощально махали руками, платочками... «Сколько нас, хороших на земле», - опять подумал он, и опять на душе у него стало легко и радостно.

- Гражданин.

Дмитрий оглянулся. Перед ним стоял капитан милиции.

- Вы - Скирдин Дмитрий Афанасьевич?

- Скирдин.

- Нам надо поговорить.

- Пройдёмте в купе.

Когда Дмитрий рассказывал, как он «украл» свою дочь, капитан молчал, глядя в окно. Выслушал и потом спросил:

- Где ваш пистолет?

- Какой пистолет?

- Которым вы угрожали хозяйке дома, когда забирали девочку силой?

Дмитрий засмеялся. Капитан тоже улыбнулся.

- Вы на неё не сердитесь. Не могла же она сказать вашей... вашей бывшей жене, что сама отдала девочку. А в общем, я поступил бы так же, как вы.

Капитан крепко пожал руку Дмитрию, поднялся, чтобы уйти, но замялся и снова сел, виновато и просяще глянул на Дмитрия, тихо спросил:

- Если б вам не пришлось отвечать перед законом, а только перед своей совестью, как бы вы поступили со своей женой?

- Так же, как и теперь.

- Вы любили её?

- Любил.

- И сейчас нет к ней ненависти?

- Нет.

- А вот я... Даже пистолет боюсь носить с собой...

И, не глядя Дмитрию в глаза, капитан вышел.

Дмитрий отвёз Светланку в деревню к своей матери и вернулся в Куйбышев, в разорённую квартиру. Нередко ему казалось, что во всем случившемся виноват он один. Тяжелее всего было сознавать, что Светланка при живых родителях осталась круглой сиротой. Из головы не выходила ехидная прибаутка: «А ладушки, ладушки, папа с мамой разошлись, я живу у бабушки».

Скоро пришло письмо. Леля называла Дмитрия извергом, подлецом, посягнувшим на священные права матери, обвиняла в какой-то трусости. «И как я могла полюбить такое животное? Нет, я никогда тебя не любила, ты просто обманул меня, глупую девчонку». Словом, письмо состояло из одних оскорблений. Дмитрий читал его и не мог поверить, что это Лелино письмо.

Следом за первым пришло второе. В нем Леля грозила Дмитрию судом, если он не вернёт Светланку.

Дмитрий ответил коротко: «Светланку не отдам. Подавай в суд. Ненавижу тебя». Написал последние слова и задумался: правда ли это? Выходило - правда. В нем просыпалась ненависть к Леле. Нет, не к Леле. Леля - эта та, которую он любил, как любил жизнь, работу и свою трудную судьбу. Но, кроме этой Лели, оказалось, жило с ним рядом, путаясь, другое существо - пошлое, эгоистичное. Вот к нему-то и просыпалась ненависть. А может, даже не к нему, а к самому себе - за то, что слепо доверялся.

И опять ничего не получалось: как же так, ведь семь-то лет были хорошими, настоящими?

Суд назначили на восьмое декабря.

Пятого был праздник, День Конституции. После обеда Дмитрий поехал на гидростанцию. Обойдя свой участок, он, по обыкновению, отправился на водосливную плотину и провёл там полчаса. Стоял над падающей лавиной воды и ни о чем не думал.

Был двадцатиградусный мороз, а над белой бурлящей водой висел густой пар. Вода казалась горячей, пар тёплым, как в бане. Даже иней, толстым слоем лежавший на эстакаде, был похож на тёплую шубку белого котёнка. От этого грандиозное сооружение как бы становилось маленьким, уютным.

Домой возвращался в отличном настроении. Приятно-хмельные мысли, лёгкие и безалаберные, как пар над водой, бродили в его голове.

В квартире горел свет.

«Леля пришла с работы», - механически подумал Дмитрий. И лишь когда вошёл в комнату и действительно увидел Лелю, очнулся.

Она стояла с ножом в руках возле тумбочки - жарила на электроплитке яичницу. Взгляд спокойный, пустой даже. Кончики бровей чуть приподняты. Они-то и выдали затаившуюся горечь.

«Косы темнее стали, - отметил про себя Дмитрий, - платье, видно, ещё раз ушивала».

- Ну, здравствуй, - тихо сказал наконец он.

- Ну, здравствуй, - в тон ему ответила она. Робко улыбнулась. Не отрывая локтя от груди, протянула руку. Он пожал её, и тут же вспомнилось ему...

...Прямо со станции, с вещмешком, небритый, он зашёл к ней. Она, пряча волнение, протянула руку, неловко прижимая локоть к груди. Расслабленная ладошка в его большой руке дрогнула и замерла. Потом, сопротивляясь его мужской силе, его воле и в то же время ожидая чего-то, она подалась вперёд...

Дмитрию показалось, что сейчас все это в точности может повториться.

А может быть, только показалось?

Он выпустил Лелину руку и пошёл в другую комнату.

В большой пустой комнате вымыты полы, протёрты оконные стекла, обметена паутина в углах. Леля... Он кашлянул, услышал эхо и подумал: не надо эха.

Когда вешал своё пальто рядом с Лелиным, вздрогнул, будто ощутил теплоту её тела.

Они сели к тумбочке. На газете - хлеб, чайная ложка и вилка. В алюминиевой сковородке шипела яичница. Два чужих, совершенно чужих человека, неизвестно почему ели из одной сковородки и задавали друг другу ненужные вопросы.

- В Сибири тоже такие холода?

- Ещё почище.

- Как же там работают строители?

- Как и у вас в такие морозы. Сидят в обогревалках, анекдоты рассказывают.