Сдвинув Призму. Книга Первая (СИ)

Хлесткое движение палочки выдергивает парня, словно крючком подсекая обратно к двери кабинета подальше от крайнего стола слева от входа. Левая рука хватает за рыжие патлы кудрявую голову и, стукнув разок об столешницу, не специально, швыряет его под защиту мраморного изваяния стола, в то время как пересохшее горло с девчачьим визгом изрыгает:

— Ло-о-о-ожи-и-ись!

Темная фигура плаща сбивает собой сидящих слизеринцев, увлекая их под защиту стола, большинство наблюдающих с открытым ртом за опаснейшей по своей сути ситуацией среагировали мгновенно: кто — падая плашмя, а кто — ныряя головой под стол, в то время как я спиральным движением палочки наколдовал прозрачную дымку щита, мыльным пузырем укрывшую меня и поглотившую яркую вспышку янтарно-красного света.

Пенный гриб вспучился облаком капель, оседая вокруг, шипя и роняя икры, прожигал камень столешниц и пола. Вокруг стоял крик и кислый запах гари, а я в это время, уносимый взрывной волной, что даже столы пошатнула, несся спиной в дверной проем, закрытый толстым полотном двери.

Высадив собой дверь, я высадился от вспышки боли и, кубарем летя по холодному камню пола, лишь сильнее сжался, группируясь от последующего удара, что не последовал. Я жарко дышал, смотря в тьму сводов подземных коридоров, руки гладили холодный камень пола, собирая на себя ворохи пыли и грязи, в то время как тщетные попытки разума желали достучаться до ног, которых я не чувствовал. Ни пояса, ни задницы, ни маленького, но так важного мне достоинства, ни коленей и стоп, ни пальцев и пят. Вязкая кровь пузырилась на губах, которые жадно глотали воздух, боль была повсюду: от пояса и выше, к раскаленным иглам, что впивались в затылок. Паника вновь нахлынула на мой разум вместе с тьмой забытья…

Яркий свет игривыми лучами защекотал мне лицо, сквозь смеженные веки я смог разглядеть разноцветные круги, пляшущие над потолком или же у меня в голове. Сонно потянувшись всем телом, я ощутил, как тонкие простыни бархатом защекотали мне пяты, и я тут же с визгом подорвался на кровати, при этом свалившись вниз на теплые плиты пола. Я барахтался в белом полотне простыней, смеясь и роняя слезы от счастья — пусть и на несколько мгновений, но я поверил, что больше никогда не смогу ходить, бегать и прыгать, дать под зад некоему субъекту в черн…

— Молодой человек! Успокойтесь, вам рано еще вставать! Поберегите плоды моего труда или же… — голос был грудным, глубоким. В нем преобладали нотки строгости и едва различимый флёр опасности, заставивший табуны мурашек пробежаться по моей коже, запрыгнуть в кровать и накрыться тонкой простыней до носа, оставив лишь щелочку для глаз, что слепо щурились в поисках опасности.

— О-хо-хо-хо, Поппи, достаточно пугать юношу. Перелом позвоночника ты вылечила, покалеченную психику лечить намного сложнее…

— Оставь свои шутки, Альбус, у него был перелом позвоночника, четырех ребер справа и трех слева, пневмоторакс, три перелома лучевой кости и сотрясение мозга. Если уж это я вылечила, то и…

— Достаточно, прости, я погорячился, — раздался отчетливый фырк, и тихие шаги быстрой поступью удалились в сторону.

— Твои очки рядом, на прикроватной тумбочке, — узнав голос, я тут же сбросил простыню и, утвердившись босыми пятками на полу, с наслаждением нащупал так знакомую мне оправу, водрузив её на нос. Картинка преобразилась, превратив размытый фиолет пятна в фигуру директора Дамблдора, белый туман вокруг — в белоснежные ширмы, а солнечный свет так и остался светом, ни больше, ни меньше.

— Где я, директор?

— О-о, славный вопрос. Рассчитывал, что отвечу на него намного позже. Ты в больничном крыле, Гарри. Упреждая твой следующий вопрос, я задам ответный, — старик сел на краешек кровати, пригладив длинную бороду, вызвав мягкий перезвон колокольчиков.

— Ты помнишь, как очутился здесь, что произошло?

— Да, сэр.

— Расскажи мне, — он сверкнул очками-половинками и с вопросительным взглядом протянул руку к цветастому картону упаковки, стоящему на тумбочке у кровати. Он был не один: узкий пятачок, хранивший мои очки, был окружен коробками со всевозможным чем-то.

— Начало урока не задалось…

— Да-а, это я уже слышал. Ум-м, — он причмокнул языком и, хитро улыбнувшись, протянул мне коробку, оказавшейся упаковкой с разноцветными драже: — Шпинат, в кои-то веки повезло… — моя рука была тут же отдернута обратно, как только я представил, что может быть хуже шпината.

Облизнув пересохшие губы, я продолжил рассказ:

— Варил зелье, все было нормально, пока профессор не подошел к парте Малфоя и, кажется, Крэбба…

— Мистера Гойла, он немного повыше мистера Крэбба.