Сдвинув Призму. Книга Первая (СИ)

Когда Рон успокоился и перестал бегать за мной по всей гостиной, я вернулся к елке и нашел там десяток разных подарков с моим именем. Конфеты и тянучки от сокомандниц по квиддичу, брошюрка вместе с мастиками и лаком для ухода за метлой от Вуда, подарки близнецов я не вскрывал под их обиженные моськи, от Гермионы я получил теплый шарф и варежки, от Рона личный набор шахмат, а то одолженные у Дина меня не слушаются. От Трейси была книга о десяти способах вырастить зубы в домашних условиях и большая упаковка кислотных шипучек. Был еще один сверток, но без подписи, лишь мое имя и все. Его я не стал открывать и, взяв все в охапку, потащил наверх, там рассортирую и осмотрю.

Через пару минут моя голова торчала над перилами балкончика, высматривая Уизли: он как раз с умным видом и напряжением челюстей дожевывал мой шуточный подарок, да так, что у него покраснело все лицо, но вид был одухотворенный, я бы даже сказал, задумчивый.

— Ей! Рон, иди сюда!

— Иду!

Взбежав по лестнице, он был затащен в нашу комнату, и я, захлопнув дверь, потащил его к окну, где лежал странный подарок.

— Вот, смотри! – мягкая ткань заструилась по пальцам, в то время как я набросил на себя мантию, растворяясь в воздухе.

— Ах-ре-не-ть…

— Ага, я сначала испугался, у меня блин все тело в отражении пропало.

— Это блин мантия-невидимка! Я слышал о них! – он отбросил пачку конфет, что схватил ранее со своей кровати и, смахнув крыса на пол, уселся, заворожено глядя на мою голову, зависшую в воздухе как бы без тела.

— Ты это, покрутись. Я слышал, они рябят, когда совершают быстрые движения, – я покрутился, и у Уизли вновь отвисла челюсть. – Её не видно! В смысле, не видно, что она скрывает, эм-м, ну ты понял…

— Сам в шоке! Мне её подарили, и там была записка…

— От кого?

— Не знаю, – трясущимися пальцами я нежно снял её с плеч и положил на кровать, доставая записку из кармана.

— Хм-м, используй её с умом, – Рон с задумчивым выражением лица тер подбородок, вчитываясь в маленькую записку. Он так сильно приблизил к ней лицо, силясь разглядеть скрытые подсказки или шифры, что чуть носом не чесал пергамент листка.

— Да, больше ничего нет. Ну кроме того, что она принадлежала отцу, ну ты и так прочитал.

— Ага, это круто. И, эм, соболезную, Гарри.

— А-а, да ничего. Я не знал их, но все равно приятно, что их вещь досталась мне, словно я стал чуточку ближе к ним.

— Угу, но блин! – отдав мне записку, он с задумчивым видом уставился в окно: – Очень интересно, наша проблема с ты сам знаешь чем, и вот её решение – ну, как вынести его за пределы школы.

— Я тоже об этом подумал. И мне вдруг показалось, что это ловушка…

— Хах, нет, точно нет.

— Это почему?

— Мантии-невидимки очень редки и дорогостоящие, особенно такие. Выходит, очень дорогая ловушка.

— Очень? – переспросил я, в то время как Рон с моего молчаливого позволения сам примерил мантию и так же растаял в воздухе.

— Очень. Я бы сказал, бесценна, ты это, никому не говори. Вообще никому! – шепотом начал он из-за моей спины, на что я рефлекторно двинул локтем за спину.

— Ай! Ты чего дерёшься!

— А ты не подкрадывайся, – с усмешкой сказал я появившейся обиженной роже Уизли.

Все стало ясно за завтраком. Столы преподавательского состава и факультетов исчезли, на смену им появился один большой стол, за которым уже сидело человек двадцать. Профессор Снейп с кислой миной смотрел в потолок, не желая участвовать в разгорающемуся психозе. Ну, а как это было еще назвать: Альбус Дамблдор выхватывал огромные хлопушки, что стреляли горами конфетти и разномастными шляпами, тут же надевая их на остальных. Профессор Макгонагалл получила розовый в зеленую крапинку цилиндр, сам директор надел пиратскую треуголку. Мне же досталась шляпа ковбоя, в то время как у Рона на голове был детский чепчик. Из хлопушек также вылетали стайки наколдованных птиц, белых мышек – скорее всего, подарок для миссис Норис – и даже несколько накладных носов и бород, белоснежных.

Хагрид гудел о чем-то на ухо профессору Квирреллу, их очень внимательно слушал высокий мужчина со множеством шрамов на лице, и я, к прискорбию, заметил, что у него вместо руки был протез. Он под всеобщий смех снял с головы директора треуголку и, загнув пальцы металлической руки в крюк, начал кричать «Ар-р-р!» детишкам, сидящим рядом, и мне в том числе.

Хагрид часто прикладывался к стакану, такому же огромному, как и он сам, его глаза хмелели, щеки, видимые из-под бороды, розовели, а взгляд директора, веселящийся и с искорками, на мгновение превращался в обеспокоено-усталый. Встретившись с ним взглядом, я понял, что он знает о том, что задумал Хагрид, и, возможно, о том, что задумали мы. Отсалютовав мне бокалом, он слегка улыбнулся сквозь серебристую бороду, и я ответил тем же. Я вспомнил его почерк, и понял что мантию подарил-вернул именно он.