— Не-е пока, я эт, в яйцах не разбираюсь, вот увижу, тогда скажу, – он пропустил нас за ширму и, шикнув на скулящего Клыка, закрыл её перед его мокрым носом.
— Норвежский, мать его, Горбатый! – сиплым шепотом произнес Рон, упав задницей на стул и подняв очи в горе.
— Ты шаришь? – я с подозрением посмотрел на кивающего как болванчик Рона и ткнул Хагрида в колено с посылом не мельтешить, сел рядом с ним, глядя в широкий противень, заполненный тлеющими углями с лежащим на них землистого цвета яйцом размером с баскетбольный мяч.
— Ага, смотри на полоски и белесые крапинки – как на спине божьей коровки, – он перевел взгляд на Хагрида, что в недоумении и пышущей радости смотрел то на меня, то на рыжего.
— Хагрид, скажу так. У нас нет пяти недель.
— Это чего?
— Того. Норвежский Горбатый – единственный вид дракона, что с первых дней может плеваться огнем, вот чего!
— От бля! – вскинулся я, заметавшись взглядом по окружению, и тихо сатанел, понимая, что большая часть утвари, перекрытия крыши и, да блин, вообще все, мать его так, – деревянное. Переведя взгляд на лесника, что сел с грохотом на пол и потянулся рукой к бутылке, я понял ,что и до него это дошло.
— Хаг.
— А-а?
— Сколько отдал?
Но он махнул рукой, скривившись и снова приложившись к бутылке.
— Не понял?
— Да нисколько. Наземникус так хотел от него избавиться, что предложил сыграть на него в карты, когда я начал торговаться. Я ж человек прижимистый, каждую монетку берегу, чтоб, когда надо…
— Вот на эти деньги новый дом отстроишь! – с присвистом протянул Рон, когда увидел колыхающееся в углях яйцо.
— Вылупляется! Вылупляется, родимый! – вскрикнул лесник, отбросив бутылку в сторону, уже пустую, горящим взглядом выхватил перчатки и, надев их, поставил трясущееся яйцо на столик. Мы сразу же столпились у столешницы, Хагрид нависал, одухотворенно шепча слова поддержки таранящему головой скорлупу дракончику. Рон ухватил табуретку и, подняв ей над головой, завис в позе готовности мочить чудище, что покажет свой лик буквально через секунду. Я же замер с фотоаппаратом у лица, желая запечатлеть момент рождения, чтобы позже было чем потешить внуков, если выживу. По правде, я о них тогда не думал, просто решил щелкнуть на память.
И вот момент настал: облепленная пленками и мелкими кусочками скорлупы острая клиновидная головка вынырнула из плена. Хагрид пораженно воскликнул, Рон замахнулся табуреткой, а я щелкнул, вызвав вспышку магниевой дымки вокруг, от чего все закашлялись. Рон выронил табурет, Хагрид отшатнулся, а дракончик чихнул искрами, что сразу же затлели на столешнице.
— Чё я говорил, кхе-е, ну ты и надымил, Гарри.
— Извините.
— Ой, какой красивый! А кто у нас такой милый, а? – лесник, сюсюкаясь, протянул палец к голове лупающего змеиными глазками детеныша и, почесав ему подбородок, получил в ответ довольный скрежет и еще один поток искр, что опалил ему пальцы.
— Ой, узнал мамочку! – Хаг засунул поврежденный палец в рот и начал соскребать скорлупу и налипшую жижу с тела дракончика. Тот выгибал спину, расправляя крылья, и топорщил мелкие зубки, что выглядело мило и неуклюже.
— Да, точно, видишь, вдоль хребта топорщатся наросты, горба пока не видно, но он будет… – говорил Рон, пока маленькая зараза, такого же землистого цвета как и яйцо, не соскочила со стола. Расправив крылья и плюхнувшись на пол, кинулась за ширму, пища и продолжая скрежетать. Я не сплоховал и, подхватив дракончика за хвост, поднял обратно на стол и тут же выронил, так как змееныш пожелал меня цапнуть, в раздражении выпуская струйки дыма из носа.
— Осторожно с Норбертом! Он же ещё кроха…
— Норберт?! – хором воскликнули мы с Роном, и Уизли, посмотрев на Хагрида и дракончика, что метался по столу, пробуя все на зуб, похлопал лесника по ладони: —Норберта, это самка. Видишь, нет наростов на бородке. Э-эх, прими мои соболезнования…
— Это с чего? – я с удивлением посмотрел на Рона, что смел скорлупу в бумажный пакет и тут же выбросил её в огонь камина.
— С того. Скажу словами своего брата: «Самки – те еще агрессивные суки…».
========== Глава 28 “Операция Барракуда” ==========
Сидя на накрытом крышкой стульчаке унитаза, я дымил сигарету, переговариваясь с рыжим, что причитал, сидя в соседней кабинке:
— Ну как оно, показал чудище Гермионе?
— Ага, была в восторге.
— Серьезно?
— Нет, конечно же.
— И что там Норберта?
— Сам сходи и узнай! – глухой звук из-за перегородки не слишком исказил его устало-раздраженный тон.
— Ты сам знаешь, что не могу.
— Знаю, но блин! Эта зараза даже сквозь прутья цепей смогла меня цапнуть.
Встревожившись, я вышел из кабинки, бросив окурок в странно смотрящую на меня дырку унитаза, чему я не придал значения и открыл дверь в кабинку, где сидел и так же курил, как я, Рон. Он с сигаретой в зубах лелеял обмотанную бинтами, на которых красовались кровавые разводы, руку и с усталым видом смертника выпускал дым в потолок.
— Сильно цапнула?
— Не-е, так, краешком. Игралась, черт её дери… – он устало махнул рукой и, выбросив окурок, поднял свою сумку, накинув её на плечо здоровой рукой.
— Может к мадам Помфри сходишь?