Читаем Се ля ви… Такова жизнь полностью

Однако пойдем по порядку, не торопясь. Начнем с далеких дореволюционных дней. Причем большая правдивость, мне кажется, будет в прямом рассказе самого Петра Кондратьевича Колесникова, я буду лишь иногда помогать ему и читателям своими пояснениями там, где они понадобятся по ходу рассказа.

Итак, мы в Ростове, в квартире Петра Кондратьевича. Квартира большая, просторная – трехкомнатная, обставлена прочной мебелью отечественного производства, которая появилась после войны, тогда еще не было модерновых стенок, сервантов, шкафов-купе. Однако все современные необходимости в квартире есть: холодильник, телевизор и очень много книг.

Петр Кондратьевич, как вы понимаете, не молод, но выглядит он моложе своих лет: среднего роста, крепкий, быстрый, энергичный, глаза веселые, жизнерадостные. Чтобы наглядно он встал перед вами, представьте человека по внешности и говору похожего на известных всем вам артистов – Чиркова в образе Максима из фильма «Возвращение Максима» или Бабочкина в роли Чапаева в одноименной картине. Вот если их мысленно объединить, то и получится Петр Кондратьевич. Не будем вдаваться в детали: чей нос да чьи глаза, типаж, характер такой. Он приятный собеседник – говорит свободно, память у него поразительная, все даты, имена и отчества друзей молодости, не говоря уж о более близких годах, не припоминает, как это случается у пожилых, а произносит легко, без напряжения памяти.

Итак, ему слово:

– Родился я 11 июня 1905 года в слободе Шарпаевка, сейчас – Тарасовский район Ростовской области. Отец работал у помещика на мельнице, по-крестьянски назывался мирошником: и на камнях молол, на вальцах, и семенная рушка, и просо на пшено, и все такое… Водяная мельница стояла на реке Калитве, впадающей в Донец возле Белой Калитвы. Шарпаевка наша называлась так потому, что беднота жила – обшарпанные. Да и рядом поселки не богаче нас – Голодаевка, Головка – голытьба. Семья наша была большая. Отец всегда договаривался с помещиком о харчевых, это был основной прокорм семьи. Правда, был у нас огород, но хлеба своего не имели. Мы не казаки, иногородние, пришлые. Земля нам не полагалась. Отец, уроженец Усть-Медведицкой станицы, сейчас это Волгоградская область. Сюда пришел молодым, познакомился в Шарпаевке с моей будущей матерью, Еленой Федотьевной, и прожили вместе всю жизнь.

Едва я подрос, определили на работу к помещику. Гонял лошадей в конном приводе, это тогда был такой «мотор». Целый день лошади ходят по кругу, жернова вращают, ну и я с ними. Рабочий день – с рассвета до темна. Приду домой, а у меня мозги еще долго кружатся. Так я начал работать еще при отце. Он хотел дать мне если не образование, то хотя бы грамотность. Пристроили меня в одноклассное училище. Одноклассное – это название, а учиться там надо два-три года. Учился я с охотой, получил похвальную грамоту по окончании. Отец мои успехи оценил – определил в двухклассную церковно-приходскую школу. Грянула война, а потом – революция. В школе ученический совет создали, а меня избрали председателем. Ко мне обращались – «товарищ!» А ведь я еще мальчишка, мне странно уважительное отношение. Они мне в отцы-деды годились. Ну, какие у нас в школе были вопросы: первое – отмена телесных наказаний, убрать из программы уроки Закона Божьего. А в рабочем совете, помню, знамени настоящего не было – знамя было нарисовано на стенке и на нем написано Р.С.Д.Р.П.

Отец недолго пожил. Умер. Мне надо было работать – кормить семью – лет всего тринадцать, но я старший.

Друг отца, Ковалев Ефим Леонтьевич, пришел на второй день после похорон и говорит:

– Петро, мать больная, сестренке семь лет – чем будете жить? Подумай об этом. С крестьянством ты не связан, ты рабочий. Пойдем завтра к хозяину мельницы.

А ее хозяин – инженер Михаил Осипович Шанк, ему помещик сдавал мельницу в аренду. На Дону в восемнадцатом еще старорежимные порядки были.

Мать мне рубашонку постирала, брючишки. Наутро пошли.

Хозяин как раз кушал, на столе самогон, сало, пирог. Жена у него русская – Марфа Васильевна. Вошли мы, Ефим Леонтьевич говорит:

– Михаил Осипович, вы простите, что мы пришли во время обеда, но я вот привел хлопца Кондрата Кузьмича, которого мы похоронили, надо его пристроить. У него мать больная, сестренка малая, а жить нечем.

Шанк вытер усы, спрашивает:

– Грамотный?

– Да.

– Что окончил?

– Четыре класса.

– О, гут, гут!

В то время в деревне это было большое образование!

– Я тебя приму, сделаю из тебя весовщика. У нас десятичные весы, я научу тебя на них работать, и ты будешь брать отмер.

Отмер – это вот что: привозит крестьянин десять мешков – десятый мешок нужно брать за помол.

– Давай договоримся об оплате. Деньги сейчас и донские, и керенские, и николаевские, и ни за те, ни за другие ничего не купишь. Решим так: я буду в месяц давать тебе четыре пуда ржи. Если будешь хорошо работать, то к празднику – коробку белой муки и четверть подсолнечного масла, кроме того, я тебе буду давать четыре мешка.

Из мешков можно штаны и рубаху пошить, тогда мануфактуры не было.

Перейти на страницу:

Похожие книги