Се ля ви… Такова жизнь

Эти минуты для Поли были счастливейшими в ее жизни. Она находилась в полной сладостной прострации. Близость Саши не только опьяняла ее, но кружила, возносила куда-то ввысь, где она парила, не ощущая ни себя, ничего вообще окружающего. Только состояние невесомости от близости Саши. Она знала, что это за состояние. Но не смела даже в глубине души своей признать, что «это» называется любовью. Понимала, не имеет права об этом даже мечтать. Однако от Поли, видимо, исходили такие пылкие флюиды, что Александр Михайлович ощущал их. Но и он понимал несоизмеримость и несовместимость их положения, делал вид, что ничего не подозревает о чувстве Поли. Он благодарил ее за внимание к праху родителей, давал ей денег, гораздо больше, чем стоили цветы и уход за могилой. А она, не поднимая на него взор, боясь, что глаза выдадут ее окончательно, брала эти деньги механически, не понимая, о чем он говорит и что желает на будущее.

* * *

В очередной приезд, через два года, Александр Михайлович был уже в звании генерала. В красивой форме с красными лампасами, в фуражке нового образца, очень большой, на высоком верхнем выступе которой блестели крылья золотой птицы, он выглядел еще выше ростом и величественнее.

Когда он подъехал к дому, чтобы забрать Полю и отправиться с ней на кладбище, соседи даже с этажей выше и ниже вышли полюбоваться на красивого генерала. Они сообщили ему печальную весть:

– Поля умерла.

– Как умерла? Когда?

– В прошлом году. Как все старые, больные люди.

– Почему мне не сообщили?

– А куда?

– Разве она не сказала адрес?

– Мы не знаем. Она умерла в больнице.

Гаврилов поехал в больницу, там объяснили:

– Ввиду большого количества умирающих и очень ограниченной территории кладбищ, старых и новых, в подобных случаях умерших кремируют, а урны сдают в колумбарий.

По дате смерти и фамилии «Голубева» в колумбарии, среди одинаковых серых, гипсовых сосудов нашли Полин прах и выдали под расписку:

– Кому? – спросил регистратор.

– Дальнему родственнику, – сказал Александр Михайлович.

Саша похоронил урну с прахом Поли в ограде рядом с памятником Варвары Сергеевны и Михаила Николаевича.

Рабочие кладбища по указанию генерала сделали маленькую могилку и обложили ее зеленым дерном. Поставили вертикально небольшую мраморную плиту, тоже заказанную генералом, на которой было высечено и позолочено: «Полина Алексеевна Голубева. 1914—1988 г.»

Так счастливо сложилась и счастливо завершилась Полина жизнь.

Александр Михайлович увез на память Полину записку, которую она написала в больнице перед смертью:

«Дорогой Сашенька.

Я нашла свое счастье в вашей семье. Похорони меня рядом с Варварой Сергеевной и Михаилом Николаевичем. Придет время, и ты ляжешь с нами рядом. Будем и на том свете вместе.

Живи долго и счастливо.

…Поля».

В зачеркнутом перед ее именем Александр Михайлович, по вдавленным буквам, разобрал слово «твоя».

Жили-были Маруся и Коля

Письмо пришло странное, внешне и по содержанию: листок из тетради в клеточку, сложен треугольником. Такие уголки во время войны, как бабочки, порхали по всей огромной стране. А теперь, в двадцать первом веке, угольничек этот выглядел не бабочкой, а молью, выпорхнувшей из архивного прошлого. Может быть, у отправителя денег не было на конверт и марку, или очень скупой. Но почтари поняли так: посылал не очень грамотный человек, пожалели его, доставили треугольник по назначению.

Внутри на этом листе написана одна фраза без запятых и точек:

« Пишу по просьбе Николая он доходит скоро помрет хочет увидеть тебя перед смертью в последний раз найдешь нас по адресу»

Ни подписи, ни адреса не было. Маруся поняла: обратный адрес на первой стороне листка там же, где ее адрес. Внизу, под криво проведенной чертой было написано:

«Мурманская область, Кандалакша, п/я 461, санчасть».

Все почтовые загадки вмиг отлетели: Коля умирает! Надо скорей к нему!

Любой человек, получив такое известие, кинулся бы в аэропорт или на вокзал и помчался к умирающему. Был в Самаре и вокзал, и аэропорт. Только Маруся не была «любым человеком», у нее особая судьба.

Говорят, в судьбе вся жизнь вперед предписана. А кто пишет миллионы судеб для людей? У некоторых она такая ужасная, что «божий перст» в ней не может быть. Господь добрый, он посылает людям любовь и радость. А вот дьявол, наверное, пакостит людскую долю всякими бедами. Говорят же: «жребий начертан». Вот в слове «начертан» уже «черт» виден, а «жребий» – это игра, забава его, он будто в лото играет, вытягивает из смрадного мешка своего какую-то очередную мерзость и подсовывает ее в судьбу человека.