Се ля ви… Такова жизнь

И все, рухнула радостная, хорошо устроенная жизнь Коли и Маруси. Его отправили в лагерь, ее перевели из отдельной комнаты на койку в общежитие.

Коля присылал письма из лагеря. Находился он недалеко от Кандалакши. Писал, как он любит Марусю, скучает без нее, подбадривал – жизнь наладим, срок не большой, скоро будем вместе.

Срок небольшой, но, видно, в лагере ему пришлось горько. Не писал он об ухудшении здоровья, слабого с детства. Холодная зима, ледяные ветры подкосили, простудился, заболел, ослаб и вот «доходит».

Маруся первым делом пересчитала, хватит ли денег на дорогу. Денег хватало только в один конец – туда, до Кандалакши. Продать нечего. Взаймы никто не даст, все знали – возвратить долг она не сможет.

Маруся решила: главное, туда добраться, в обратный путь мне билет не понадобится, живой или мертвый Коля, я всегда с ним рядом буду, добраться скорее к Коленьке, в последний раз на меня посмотреть хочет. Видно, дело совсем плохо – сам не написал, не позвал, постороннего попросил сообщить.

Полетела в Мурманск, все до копейки собрала, только бы побыстрее к нему. Может быть, чем-то помогу, спасу его.

Из Мурманска до Кандалакши – на попутных машинах. А в Кандалакше растерялась – куда дальше, где этот п/я 461? Сообразила, должны знать на почте, они письма туда доставляют.

На почтамте неприветливая женщина в окошечке ответила:

– Не знаю. Для того и указан почтовый ящик, чтобы никто не знал.

Маруся отступила на шаг от окошечка, заплакала: так спешила! Может быть, Коля последние минуты доживает. Примчалась сюда, а что дальше делать, где искать?

Строгая женщина выглянула в окошечко:

– Ты чего ревешь?

– Муж у меня умирает в лагере. Вот, письмо получила.

– Знаю, что лагерь. Поэтому и зашифрован. Погоди, не плачь, я в отдел доставки схожу, узнаю, где твой п/я.

Закрыла окошечко дощечкой с надписью: «Технический перерыв». Сходила. Была недолго. Вернулась, убрала дощечку из оконца, тихо сказала:

– Запомни: село Горлово, по тракту от Кандалакши на Мурманск, километров пятьдесят, а там в сторону километров десять, дойдешь или на попутке доедешь в Горлово.

– Спасибо, добрая вы женщина, – шмыгая мокрым носом, поблагодарила Маруся.

– Ладно уж, чего там, добирайся.

О том, как Маруся добиралась по тракту, а затем по колдобистой сельской дороге, какие встречались ей на этом опасном и трудном пути добрые и злые люди, потребуется длинное и нелегкое описание, пропустим это и поспешим вместе с Маней к умирающему Коленьке.

Поселок Горлово разбросался по огромному взгорку – две перекрестные улицы с домами из кругляка, сараями и огородами. Лагерь Маруся увидела сразу, еще подъезжая в кузове: в стороне от поселка, в низине чернел большой квадрат территории, оцепленный колючей проволокой со сторожевыми будками по углам. Внутри квадрата в два ряда серели восемь длинных бараков. Рядом с квадратом колючей проволоки кучковались разные постройки, двухэтажные и маленькие с небольшими окнами. Весь лагерь хорошо просматривался с взгорка, на котором находилось село.

Разминая затекшие ноги – всю дорогу, стоя в кузове, она тряслась на промоинах и рытвинах, – двинулась к пристройкам, к колючему квадрату лагеря. Подойдя к крайнему дому, не успела даже спросить, сама прочитала надпись на двери: «Санчасть». То, что нужно!

Подошла ближе, разглядела: небольшой барак по ту сторону проволочного забора, только крыльцо с надписью выступало за ограду. Поднялась по ступеням, потянула за ручку, дверь подалась, раскрылась. Маруся вошла, сразу обдал запах мочи и хлорки, будто в общественном туалете. Туалет и оказался рядом, в него был вход из тамбура. Маруся пошла дальше по коридору, открыла еще одну дверь и увидела белую, светлую комнату с медицинскими шкафчиками, тумбочками, белыми легкими металлическими стульями. На середине комнаты, занимая четверть ее пространства, стояла огромная женщина в халате, когда-то белом, а теперь застиранном, в пятнах. Лицо у нее в соответствии с туловищем было большое, круглое, без единой морщинки и складки, как детский резиновый мяч, только с глазами и ртом. На голове – большой, как у повара, белый колпак.

– Тебе чего? – грубым мужицким голосом спросила медичка.

Марусю испугал и огромный рост, и рокочущий голос этой мужеподобной женщины. Сбивчиво стала объяснять:

– Я по письму приехала, – достала треугольник, показала. – Здесь написано: Коля, муж мой, умирает…

– А, это ты, – пробасила хозяйка. – Я писала. Он очень просил – я и написала. Ну-ка, дай на тебя посмотрю. Уж так он тебя нахваливал, лучше тебя никого на свете нет. Ну-ка, ну-ка…

Она обошла вокруг Маруси, откровенно ее оглядывая с ног до головы, и, замкнув круг, весело сказала:

– И чего в тебе любить – ни жопы, ни рожи! А уж он расписывал: принцесса или спящая красавица, не меньше.

– Где Коля? Как он себя чувствует? – лепетала Маня.

– Живой еще. Успела. Дышит. Пойдем, покажу.