Се ля ви… Такова жизнь

– О, ты уже здесь! – пробасила Дуня. – Пойдем, посмотрим, жив еще твой или нет.

Они прошли за решетку в охраняемую часть больнички. Коля, как и вчера, лежал бледный, с закрытыми глазами, очень похожий на покойника. Маруся метнулась к нему:

– Коля, Колечка…

Он открыл глаза, улыбнулся:

– Ты уже пришла.

Маруся подала ему два кусочка сахара, утаила их от бабки, когда та поила ее чаем вчера вечером. Положила кусочек мужу в рот:

– Соси, сахар тебе силу даст.

Коля покатал кусочек во рту, вынул его и подал Марусе:

– Возьми, не растворяется. Слюны во мне нет.

Дуня подсказала:

– Ему надо маслица сливочного, куриный бульон, витамины. У нас этого нет. Не бывает.

– На что купить? У меня денег ни гроша, все в дорогу истратила.

– Деньги у него должны быть.

– У тебя есть, Коля?

– Не у него, а в кассе лагпункта. Им заработанные, когда здоровым был. Ты сходи в бухгалтерию, покажи паспорт с регистрацией брака. Как жене, выдадут для помощи больному.

– Я схожу, Коля?

Он глазами показал – иди, мол.

Дуня вышла на крыльцо, показала, где финансовая часть лагпункта. Она была не в зоне, в двухэтажном доме управления.

Встретили Марусю подозрительно. Проверили документы, выслушали ее печальный рассказ о болезни мужа. Поискали в толстых книгах записи и объявили:

– Есть, восемьсот два рубля сорок пять копеек наработал твой муж.

И к великой радости Маруси отсчитали и выдали эту сумму. За что она расписалась в той же толстой книге и в ордере на получение этих денег.

Маруся, не заходя в санчасть, поспешила в дом, где остановилась на постой. Быстро рассказала бабке Гане, откуда у нее деньги, тут же купила у нее курицу и принялась готовить бульон для Коли. Уж готовить-то она умела! Не один год проработала на пищеблоке. Бульон получился золотистый, с солнечным отливом, ароматный от приправленных специй, которые нашлись у бабки. Вся изба заполнилась приятным запахом куриного навара.

Маруся завернула чугунок с тряпицу, прихватила деревянную ложку (железная будет обжигать) и рысью, чтоб не расплескать, поспешила в санчасть. Дуня удивилась:

– Спроворила? Ну, ты даешь!

Коля схлебнул с деревянной ложки, но тут же поперхнулся, закашлялся, да так, что от охватившего все тело колотуна потерял сознание, закатил глаза и перестал дышать. Дуня могучими руками стала давить на его грудную клетку – туда-сюда. Заставила дышать. Марусе она недовольно бросила:

– Уж больно ты сразу хочешь поднять его. Не жилец он, не видишь, что ли? Нет в нем жизни. Пищу душа его не принимает. Неси свой бульон, сама съешь, того и гляди, с ног свалишься. Оставим его в покое, пущай отойдет маненько.

В белой своей приемной Дуня продолжала наставлять:

– Ты не о нем, о себе подумай. Он не жилец. Я точно знаю, глаз у меня опытный. Никакие твои бульоны и сахара его не поднимут. Я таких, как он, сотни перехоронила. У доходяги один путь – на кладбище. Кстати, сегодня очередных жмуриков повезу. Поедем со мной. Может быть, место для Коли присмотришь. Я разрешу тебе его отдельно от других захоронить.

Маруся плохо понимала, о чем говорит медсестра. Коля живой, а она его уже хоронит и ей предлагает заняться тем же. Но пренебречь временной добротой этой грубой женщины было опасно, можно испортить с ней отношения.

Маруся попросила:

– Может быть, я еще раз попробую покормить его бульоном?

– Добить хочешь?

– Не надо…

Медсестра готовила к отправке трех очередных покойников, их без гробов заворачивали в те же одеяла, под которыми они лежали в санчасти еще больными и грузили в кузов машины.

Маруся выпила остывший бульон – не пропадать же добру. И ждала, что делать дальше. Дуня скомандовала:

– Садись в кабину, втроем поместимся.

Шофер хохотнул:

– Ты одна всю кабину заполнишь, не поместится она.

– Она маленькая, на коленях у меня посидит, – и, обращаясь к троим рабочим, вольнохожденцам из зэков, пробасила: – А вы чего стоите? Грузитесь в кузов. Поехали!

Кладбище было не далеко, за селом. Старые, покосившиеся кресты, чахлые деревца – видно, не очень-то посещали усопших родственников сельчане. За кривыми рядами крестов, где кончалось кладбище, чернела длинная яма, ее вырыли небольшим экскаватором заранее, летом, когда земля мягкая – зимой ее не возьмешь ни киркой, ни ломом. А при похоронах зэков присыпали вручную по мере заполнения. Бугор прежних захоронений был довольно длинный.

Машина остановилась у открытой, незаполненной части рва. Покойников положили рядком на землю. То, что увидела Маруся дальше, едва не опрокинуло ее в обморок.

– Начнем? – спросил один из рабочих.

– Начнем, – ответила Дуня и раскрыла толстую книгу.

– Номер двести пятый, – доложил рабочий, прочитав бирку на завернутом покойнике.

– Пилипенко Захар Кузьмич, – прочитала медсестра в журнале и кивнула рабочему: – Давай.

Он взял лом и ударил им по закрытому в одеяло трупу на том уровне, где проступала грудь.

– Зафиксировано, – спокойно отозвалась Дуня. Двое других рабочих скинули покойника в яму.

Маруся онемела, не верила своим глазам. Дуня командовала:

– Давай следующего.

– Номер двести шестой.

– Горшков Иван Иванович. Давай, отметила.