Себастьян Маас. Эдгар Юлиус Юнг и метафизические основы Консервативной революции

Однако самый плохой интеллектуализм – это господство лозунга. Так существуют принципиально либеральные люди, которые и одной фразы не могут произнести, чтобы не злоупотребить словом «либеральный». Они думают, что настоящая гуманность якобы либеральна, хотя она все же на самом деле плод антично-христианской культуры. Они обозначают свободу как либеральное понятие, хотя это понятие исконно германское на самом деле. Они выступают против равенства перед судьей, которое они разоблачают как либеральную дегенерацию, хотя в действительности это равенство является предпосылкой любого справедливого приговора. Эти люди подавляют то основание государства, которое всегда, не только в либеральные времена, называлось справедливостью. Их атаки направлены против безопасности и свободы сферы частной жизни, которых немец добился за века самой тяжелой борьбы.

Также высказывание «люди делают историю» часто понимается неправильно. Поэтому имперское правительство по праву выступает против ошибочного культа личности, который является самым непрусским, что только можно себе представить. Великие люди не создаются пропагандой, а растут благодаря своим действиям и признаются историей. И низкопоклонство тоже не может скрыть эти законы. Тот, кто поэтому говорит о пруссачестве, должен думать сначала о тихой и обезличенной службе, но только в последнюю очередь думать, а лучше всего – не думать вовсе о жаловании и признании.

Воспитание народа к службе в государстве – это само собой разумеющееся требование, и его нужно выполнять тем жестче, чем более небрежно относился к нему Веймарский режим. Но не нужно обманываться относительно биологических и психологических границ воспитания. Также принуждение заканчивается в воле отстаивания своих прав настоящей личности. Реакции на принуждение опасны. Как старый солдат я знаю, что самая строгая дисциплина должна дополняться определенными свободами. Даже самый хороший солдат, который с радостью подчинил себя безусловному послушанию, тоже считал дни до окончания срока своей службы, так как потребность в свободе укоренилась в человеческой природе. Поэтому приложение военной дисциплины ко всей жизни народа должно оставаться в границах, которые не противоречат человеческому устройству. Каждому человеку нужны часы, когда он принадлежит семье, отдыху или самому себе. Осознавая это, имперский министр образования предписал снова сделать воскресенье днем, который принадлежит церкви и семье. Но совершенно негодной была бы вера в то, что народ можно объединить с помощью террора. Правительство тогда столкнется с постоянными испытаниями, так как оно знает, что любой террор – это следствие злой совести, которая является, наверное, самым плохим советником, которого может себе позволить руководство. Истинное воспитание, которое всегда является дисциплиной, может выводиться только из нравственных принципов. Только вера в более высокий мировой порядок в состоянии передать истинно нравственные принципы. Патриотизм, жертвенная воля и преданность только тогда настоящие, если они как божественная заповедь коренятся в отдельном человеке.

Поэтому мы не можем себе позволить оказаться в плену полемического лозунга одиночки, который ничего не значит. Вождь требует от своего движения, «чтобы оно никогда не забывало, что в личной ценности содержится ценность всего человеческого, что каждая идея и каждое достижение являются результатом творческой силы человека, и что восхищение величием представляет не только дань благодарности этому величию, но и завязывает объединяющие узы вокруг благодарящих».

Я потому так четко описал проблемы немецкой революции и мое отношение к ним, что слухи о второй волне, которая должна завершить революцию, все никак не утихают. Кто безответственно играет с такими мыслями, тот не должен утаивать от себя, что за второй волной легко может последовать третья, что тот, кто угрожает гильотиной, сам раньше всех других попадет под ее топор. Также не ясно, куда должна привести эта вторая волна. Много говорят о будущей социализации. Разве мы прошли через антимарксистскую революцию, чтобы осуществлять марксистскую программу? Ведь марксизм – это любая попытка решить социальный вопрос с помощью коллективизации собственности. Станет ли немецкий народ вследствие этого богаче, увеличится ли национальный доход, станет ли жизнь от этого лучше у кого-то, если не считать, конечно, тех, кто чует добычу при таком разбойническом набеге? Конечно, существует социальная проблема, вызванная экономическими и демографическими процессами. Однако справиться с ними можно только тогда, если собственность снова будет подчинена ответственности, а не вследствие того, что коллективная безответственность возвысится до господствующего принципа. Поэтому она также не может стать принципом все больше удаляющегося от собственной инициативы и ответственности способа планового хозяйства. Так как тот, кто все еще не заметил, что любая форма коллективизма ведет к неискореняемой коррупции, тот до сих пор шел по миру вслепую.