Себя преодолеть

Впереди виляет машина с открытым багажником. Из багажника на нас смотрят трое мужчин. Смотрят с нескрываемым блаженством. Им хорошо. Обгоняем машину. С шофером сидят еще двое. Изо рта у них торчат сигары и дымят, как фабричные трубы.

Мы свернули на Гаванское шоссе. Вереница особняков. Облезлые стены бедных домишек. Из-за деревьев выпрыгнула бензоколонка с красными буквами на крыше: «Родина или смерть!»

Слились в серую полосу обочины с высохшей травой. На спидометре 180 километров. Я кручу колесико ограничителя, пока не выскакивает под стеклом красная цифра «140». Хосе огорченно снижает скорость. Сирена гудит, как полевой зуммер.

Хосе недовольно бормочет:

— Не-хо-рошо.

Горы утыканы пальмами.

— Отчего? Почему? Не знаю! — взрывается Хосе. — Гавана — хорошо! Курить, не спать, ехать! — И быстро крутит руль. Машина ерзает.

— Но нормаль, — строго замечаю я. Я часто ему говорю это и еще — «парэ!», то есть «стой!». Если не сдерживать Хосе, можно не вернуться в Гавану.

Снова гудит зуммер ограничителя.

— Парэ!

Огромный автобус надвинулся на нас справа. Крик «парэ!» застрял в горле. Автобус колотил нас в борт, толкая к обрыву. Я увидал белые столбики и крестьян, прыгающих с откоса вниз. Машина неуклонно ползла влево. На спидометре красная стрелка колебалась, показывая 140. Руль прыгал в руках Хосе. Сыпались стекла. Но мы все-таки не сорвались. Проехали несколько километров в каком-то оцепенении. Наконец Хосе остановил машину. Вышли. Посмотрели друг на друга и счастливо рассмеялись. Автомобиль пострадал мало: вмятины и выбитое стекло.

Потом долго ехали молча. Хосе курил толстую сигару. Я изучал обрыв за бетонной дорогой. Неожиданно Хосе сказал:

— Хороший шофер, — и гордо забарабанил кулаком в грудь. — Фангио, — подсказал я.

Услышав имя знаменитого гонщика, Хосе мгновенно впал в экстаз.

— Фангио! Фангио! — вопил он.

И вдруг запыхтел, изображая оглушительный рев гоночного автомобиля. Затем заложил крутой поворот со скрипом и воем тормозов и лихо повел машину одной рукой.

— Парэ! — застонал я. — Парэ, Хосе! — Я уже умолял.

— Есть, папа, — сказал Хосе. В голосе его прозвучало презрение.

В Камагуэе мы встретили лейтенанта Карлоса. Мы с ним приятели.

Только что в темноте на стоянке в него кто-то запустил бутылкой с чернилами. Бутылка выбила стекло, и чернила залили все сиденье.

— Проклятая контра! — ругается Карлос, вытирая чернила.

Ему помогает вездесущий Хосе.

— К стенке! — мрачным дискантом советует он. — К стенке контру!

— Королю Карлосу Первому Жестокому повезло, — говорю я. — Ведь это всего-навсего чернила.

У Карлоса сухое лицо, изуродованное шрамом на лбу. След ранения под Плайя-Хирон. Когда он злится, у него действительно жуткое выражение лица, а он добр, как новогодний Дед Мороз. За ужином тощий Карлос сообщил, что с 10-го на 11-е ожидается повсеместная высадка контры.

Я спал на самодельной подушке. Настоящая подушка была величиной с теннисный мячик, и я не мог заснуть. Тогда я достал из чемодана чистые трусы и набил их мягкими вещами. Получилась котомка. Хосе хохотал над ней до полуночи.

Москиты кусались немилосердно. Только утром я догадался, в чем дело. Дверь в ванную была открыта. Я смотрел на растворенную дверь и чесался. Маленьким комочком спал Хосе. Я толкнул его.

— Вставай, милый друг!

Он отвернулся к стене и жалобно протянул:

— Давай поспим, папа.

— Вставай. В четыре нас ждут в Гаване, а впереди почти шестьсот пятьдесят километров.

Сегодня у Хосе день рождения. Я узнаю об этом за завтраком. Ему уже двадцать два!

Выезжаем за город. Хосе кричит в окно:

— Жми, жми! — и грозит озадаченному шоферу автобуса крохотным кулачком.

Утреннее шоссе, стиснутое высокими деревьями. Белесая туманная дымка над дальними рощами.

— Прощай, Камагуэй! — шепчу я. — Прощай, зеленый город!

У меня поверье. Если так прощаюсь с городом, обязательно к нему возвращаюсь. Не всегда скоро, но возвращаюсь.

На обочине убитая собака. Черный гриф восседает на рыжей шкуре, смело смотрит на нас.

Колонна советских автомашин. Хосе кричит:

— Хорошо! — и показывает большой палец.

— Хосе, о чем ты мечтаешь?

— Летать на «МИГе»! — Он захлебывается под напором чувств. — Летать! — и уже ведет машину одной рукой. Свободной изображает «МИГ». — Летать! — Рука носится над моей головой.

Жарко. Делаем остановку. Хосе пьет кофе. Я жду в машине. Растрепанный пожилой человек моет стекло мыльной пеной. Я не звал его. Он смотрит на меня, и у него виноватый вид. Он старается.

Хосе садится рядом. Курит и наблюдает за мойщиком.

— Спасибо, папа.

Хосе решил, что я позаботился.

Хосе — настоящий шофер в кубинском смысле этого слова. Он создан водить машину. Не важно как, но водить. Мыть, исправлять — не его забота. Правда, иногда он открывает капот. Долго и сосредоточенно что-то там разглядывает. Иногда отвинчивает пробку с радиатора и смотрит в дымящееся отверстие. С сожалением качает головой. Закрывает капот, Закрывает так, как после тяжелой работы. На маленьком лице выражение трепетного восторга и благоговения смешивается с какой-то непонятной тревогой.

Хосе считает правила уличного движения обузой и выдумкой трусов.