Себя преодолеть

Вот он заметил продавца, стоящего у груды ананасов. Хосе, не разворачивая машины, гонит ее назад к ананасам. Гонит на большой скорости. Потом, не выпуская сигары, деловито таскает за листья пузатые ананасы, словно кроликов за уши. Вертит их перед глазами и отпускает. Они, как парашюты, летят в багажник. Продавец, молодой парень в очках, спрашивает:

— Немец? — и кивает на меня.

— Руссо. — Хосе стоит у меня под рукой. — Здоровый руссо. А кубано вот! — Хосе показывает на свою макушку и мою грудь.

Около нас собралось несколько стариков. Они пристально изучают меня. Высохшие черепашьи шеи. В глазах удивление.

— Форте, — скрипит один из стариков и показывает бицепс, точнее, рубашку, потому что бицепса под рубашкой нет уже много лет.

— Форте, — подтверждает старик с сигарой во рту.

— Э-э, — дребезжит третий и подметает рукой воздух возле земли. Затем поднимает вверх воображаемого человека и небрежно швыряет его в сторону.

Идем к машине. Старики прощаются:

— До свидания. Браво, форте!

Впереди на горизонте синие горы Эскамбрай, а прямо перед нами — ободранный бок белого лимузина. Автомобиль, пренебрегая нашими отчаянными сигналами, беззаботно вынырнул с проселочной дороги. Вынырнул навстречу судьбе в образе Хосе. Тот резко затормозил и обрушился на изумленного водителя лимузина с яростной бранью. Кубинец смущенно взирал на разъяренного Хосе и нежно на свою подругу, восседавшую на его коленях.

Мы проскочили вперед, и Хосе попросил:

— Папа, покажи им кулак!

После мы долго ехали, и я заснул. Проснулся, потому что машина остановилась. Место слева уже пустовало. Я вышел узнать, в чем дело.

— Глушитель, — встретил меня новостью Хосе. — Оторвался глушитель, папа.

Хосе достает инструменты и задумчиво смотрит на землю. Он не представляет себя под машиной. Раскладывает инструменты красивым рядком.

Толстый парень-негр стоит рядом и сопит, разглядывая нас. Хосе разглядывает инструменты. Я сижу на обочине...

...Из-под машины торчат две грязные пятки. Хосе наклоняется и вежливо подает инструменты толстяку. Потом открывает капот и долго смотрит на радиатор. Ни один мускул на лице не выдает его чувств. Так же молча закрывает.

Толстому парню помогает его товарищ, смешливый мулат. Из-под машины несется хихиканье вперемежку с надрывным кряхтеньем толстяка.

Через сорок минут все готово. Я в машине жду Хосе. Он расплачивается с работниками. Едем. Под машиной трескучие взрывы.

— Хосе, они починили глушитель?

— Да, — отвечает помрачневший Хосе, — закрепили проволокой. — И зло бранится.

— Дорого обошелся ремонт?

— Три песо.

— Возьми деньги.

— Пустяки, папа. — И замысловато выругался по-русски.

Хосе устал. Лицо осунулось. На каждой остановке он выпивает по чашке кофе и всю дорогу беспрерывно тянет крепкую сигару.

— Хосе, останови-ка.

— Зачем, папа?

— Угости ананасом. — Я делаю это нарочно. Он сильно устал, и ему надо отдохнуть.

Солнце уже перекатилось на запад. Но по-прежнему невыносимо жарко.

Хосе достает из багажника ананас. И я не могу понять, почему вместе с «ушастыми» плодами лежит продымленный глушитель. Он ведь прикручен проволокой под машиной. Переворачиваю тяжелый глушитель.

— Хосе, что это?

— Понимаешь, папа, пять песо. Они требовали пять песо. А за пять песо в Гаване мне приделают новый, а не прикрутят проволокой это старье.

— Но они его прикрутили. Я сам видел!

— Потом оторвали. Я не дал им пять песо, и они оторвали глушитель.

Теперь мне понятно все: и почему хмурился Хосе, и почему не взял деньги, и почему ругался по-русски.

Хосе бегает возле багажника и показывает, как спорил с этими вымогателями и как они оторвали потом глушитель.

— Поехали, папа. — Хосе нажимает на педаль.

Из мотора раздается виноватое повизгивание.

Хосе стоит в позе матадора, готового нанести свой последний удар. Стоит над открытым двигателем. Он дергает тоненькие проволоки в пластмассовой черной коробке.

— Жми!

Я покорно нажимаю стартер. Визг на полтона выше.

— Отоматик, — безапелляционно выносит свой приговор Хосе и щелкает капотом. — Толкай, папа!

Я вылезаю из машины и ищу, где бы поудобнее навалиться. Хосе усаживается за руль. Машина не заводится.

— Хосе, — я показываю на «виллис», набитый солдатами. — Он катит к нам.

Хосе поднимает руку. Совещается с шофером. Я в машине с тоской жду решения.

Хосе садится рядом и сообщает:

— Сейчас они подтолкнут, папа.

Короткий толчок — и хруст раздавленных стекол. Хосе стонет, как от зубной боли, и выпрыгивает из машины. Снесен задний фонарь. Хосе хватается за голову и стонет громче. Стонет и раскачивается над съехавшим набок фонарем.

Снова сидим в машине. «Виллис» подталкивает. Катимся вперед. Мотор оживает. Хосе смеется и машет водителю «виллиса».

Хосе гонит «бьюик» во всю мощь трехсотсильного двигателя.

Недалеко от Гаваны шоссе с односторонним движением. Два самостоятельных рукава. Мы мчимся в крайнем левом ряду. Впереди тоннель. Хосе принимается обгонять грузовик. Грузовик тоже на предельной скорости. Тоннель разевает черную пасть шире и шире.

— Но нормаль! Парэ!