Себя преодолеть

Я порывался ответить резкостью. Ведь, в сущности, он не имел права так говорить со мной. Кто он, этот высокий старик с блеклыми воспаленными глазами? Эмигрант, неудачник и незнакомый человек. И что знает о моей жизни и делах? Что понимает в нашем спорте? Но в тоне старика звучала искренность.

Я сдержанно ответил:

— Погоня за силой — в самом деле занятие бесконечное. Всегда в запасе неиспользованные возможности. Пускаешь в работу. Попутно открываются новые. Это захватывает. Но есть у меня и другая жизнь и другие цели...

Кондратьев внимательно выслушал меня и сказал:

— Служить двум богам? Или то, или другое. Еще Стефан Цвейг, с коим имел счастье дружить, говаривал мне, что щедро раскинутой вширь жизни почти всегда сопутствует ничтожная душевная глубина. Беспечнейший человек был. Немножко мистик и редкий писатель. Да-с, мысли у него не кончались с точками в конце предложений. Океан раздумий.

Старик увлек меня. Я не выношу поучений. А его слушал с удовольствием.

— Знаете ли, Петрович, Ницше не такой дурак. Но заблуждался в проповеди эгоизма. «Все живое живет для себя» — отменнейшая ложь. И они Штирнер врут. Человек продолжает свой род и заботится о нем. Без этой заботы оборвалась бы преемственность жизни. Одно это убивает подобную философию.

Эгоизм — это неестественно для человечества. В этом суть. Жизнь немыслима без стадного существования. Какая уж тут «жизнь для себя»! Химера! Да-с, любим потешаться мыльными пузыречками. — И неожиданно спросил: — А вы, наверное, предпочитаете Макса Нордау или Шопенгауэра? — Но тут же спохватился: — Простите, вы не студент 1905 года...

Старик отпил вина. Погрыз соленый орешек. И уткнулся в мундштучок, вычищая пепел.

— Молчите, чураетесь? Махровый белобандит?

— Зачем же так? — я пожал плечами. — И потом вы не спрашиваете.

— Справедливо замечено. — Кондратьев улыбнулся. Тщательно продул мундштучок и положил на стол. — Кстати, совет. Жизнь через людей познают. Правда, человеки не всегда подходящий материал.

Я начал понимать, что торопливость Сергея Андриановича вызвана определенным желанием. Видимо, прыгающий, точно по камням, словесный поток был всего лишь прелюдией к другому важному разговору.

— Да-с, люди нашли здоровье менее поэтичным. Красоту ищут в болезненной хилости. В этакой трогательной, эфирной хрупкости. Румянец находят неприличным. Здоровую жизнь — менее изящной. Добродетель — скучной и даже позорной. Зато извращения — интересными и совсем не гадкими. Всякой одаренной личности отыскивается порок, коим и объясняют происхождение талантливости. Чушь!

Сергей Андрианович разминал пальцы. Они сухо потрескивали. Он был очень занят своими мыслями. И за его скороговоркой угадывалась боязнь потерять ход этих мыслей.

— А насколько человечество нравственно и физически опускается — сие не приходило вам в голову? Нет. Отлично-с. Господин Романов! Вы сильный человек, а здоровье — огромное благо. И не все одарены им. Оглянитесь на улице. Идут низкорослые, слабые, узкогрудые, больные, с крохотными детскими плечиками и мускулами с гороховый стручок. Чемпионы не в счет. Их мало, и они еще не народ.

Зажгли свет, старик смолк, ероша остатки седых волос. Тапер пил вино с хозяином. Сергей Андрианович что-то крикнул им по-немецки. Хозяин кивнул и вскоре принес тарелку с маленькими розовыми сосисками, а мне подал еще кружку швехатского.

Я вертел картонную прокладку под кружкой, разбирая витиеватые немецкие буквы. Надпись изгибалась лошадиной подковой. Я разобрал буквы и сложил их в слова.

— Без родины. Один-одинешенек и в беде, и в горе, и когда жить невмоготу... Да, лишь память сердца и княжеский портсигар — цвет и запах родимой стороны. Жутко!

Я никак не мог отделаться от ощущения страшной заброшенности. Ею веяло от Кондратьева. И тоска вдруг сдавила меня, как веревочная петля. Тоска и страх, будто и я не увижу Родины. Чужая речь в кафе, словно бездушное чириканье. Захотелось рвануть ворот рубахи и выйти на воздух. Не слышать горьких слов и думать о своей улице, о голубятне рядом с нашим большим домом, о шофере с уборочной машины. Он всегда останавливался, когда видел меня, и долго выспрашивал спортивные новости...

— Откровенно, я не слишком назойлив? — несколько жеманно спросил старик.

— Нет, Сергей Андрианович, я рад знакомству. Вы напрасно беспокоитесь.

Старик кивнул. Вытер платочком губы.