— Ишь ты рвань! — не мешкаючи откликнулси Боли-Бошка и звончее загреготал, потираючи меж собой масюнечкие ладошки, словно припорошенные сверху землицей. — Ишь ты не обновочку. А оно знашь у кого просишь тако и получаешь. Ежели человек аль дух худой, тёмный нешто можно у няго чё путное выпросить? Оно так и с вечями. Худой, драненький киндячок таки ж обрывки и даст.
— Эт…выходь ты об ентом ведал? — вопросил мальчишечка и увидав як дух, пискляво пересмешничивая, закивал головой отчаво задрыгались на нём не токмо ягодки алчущие впасть на оземь, но и руки, и ноги, и сам ярко-рдяной, похожий на востренький клюв какой-то птицы, носик. — А на шо тадыличи ты мене энту рвань дарил? — поспрашал он.
— А че-сь було деять? Чё-сь дарить? У мене ж окромя таковой драни ничавось и неть, — молвил Боли-Бошка, и его сизе-синие глазёнки яро пыхнули огоньками. — Подкустовники Ёжа прынясли… и мене то ж пожёлалось чёй-то дать… от и дал… чё було…хи…хи…хи. Борила смотрел на забавляющегося Боли-Бошку, и, припомнив те самы костычи кои они приобрели благодаря щедрости духа и сам засмеялси.
Да тока коли Боли-Бошка хихикал тихо также як и гутарил, то малец засмеялси звонко, посему мгновенно привлёк ко собе внимание небесных волков сберегающих у ночи сон ратников. Овый из них нежданно вынырнул с под раскидистых, мохнатых ветвей растущей недалече ели, и, оскалившись у направление Боли-Бошки негромко зарычал, обаче тот рык длилси чуть-чуть. Оно как дух также унезапно перьстал хихикать, кособоко скорчил свово и без того кривоватенько лико, склонивши у право рдяной носок и приоткрывши узенький ротик, украшенный блёкло-болотными губами, вытащил оттедась не мнее зекрый, узкий язык да казавши его сёрдитому зверю и мальчугану, пошевелив угловатыми, нагруженными одёженькой плечьми, враз пропал. Да сице резво, чё Боренька и волк, перьглянувшись меже собой, сызнова вперились взглядами у то само место, идеже токась зрели обиженно-тешищегося лесного духа.
Глава двадцать шестая. Вдругорядь у Журушке