Седая целительница (СИ)

— Покажи-ка, что у тебя за спиной. — вроде спокойно попросил черный, сделав шаг вперед. Губы поджала от обиды, да делать нечего. Медленно достала свой скарб, прижав двумя руками к груди.

— Что это?

Недоумевал Горан, пристально рассматривая кровавые ягоды по середине с черной черточкой на макушке.

— Букетик рябины.

Шепнула я, и он вскинул одну густую бровь в тихом вопросе.

— И откуда он у тебя?

— Я…

Договорить мне дали, аккуратно предупредив, что врать чревато последствиями.

— Сама ты собрать не могла, так как во дворе рябины нет. Только у озера и каменистых скал. А там ты не бывала.

Ладно, скажем правду, авось пронесет.

— Мальчонка один подарил, я ему сегодня коленки лечила. Такой смешной. Добрым молодцем вырастет, за такого и дочку не боязно отдать.

Со страху ляпнула я, и поздно поняла, что последние излишне. Потому как Горан вскинул брови и внимательно на меня глянул.

— Как звать-то смельчака?

— Ратмиром вроде.

Сглотнула я, и Горан на миг призадумался, шепнув себе под нос.

— Сын Борислава. А чтобы дочку мою за него замуж отдать, одного букета рябины недостаточно.

Фыркнул он высокомерно, поправив ремень на узких бедрах. Ну и ладно, главное, что не орет и букетик не отобрал. Я его мигом пристроила в кувшинчик на столе.

— Пошли, Снежа, ужинать. Только мы остались. Бабы, поди, спать собрались. Сами себе стол уложим.

Неохотно оставив свой подарок, я вынужденно загасила свечи и потопала вслед за Гораном.

Он молчал, идя чуть впереди меня. Я-то думала, он меня не слышит и не видит, пока о собственные ноги не запнулась и чуть не полетела носом вперед, благо он успел подхватить.

Быстрый, как молния.

Добравшись до общего зала для еды, нас уже ожидал накрытый стол. Видно, Аглая постаралась.

А тут всё: и карп в сметаном соусе, и лисички жареные с мясом, луком и чесноком. И похлебка горячая с куропаткой. И лепешки свежие с творогом да тушеной капустой.

— Довольно ресницами хлопать, Снежа. Бери ложку и налегай. Аль мне тебя накормить?

— Не надо.

Подхватила деревянную ложку и зачерпнула немного лисичек. Матушка мне их в сметанке томила. Вкуснота… мммм.

На глазах слезы навернулись. Разомлела я после подарка Ратмирушки, забыла, где и с кем.

— Чего глаза на мокром месте? Снежа? Не нравится чего? Да что с тобой?

А у меня слезы катятся бусинками по щекам. Внутри все душит, так душа болит. Не поняла, когда Горан оставил свою похлебку и место и подошел ко мне, дабы подхватить на руки и самому присесть на мое место.

И как дите неразумное к себе прижал, и по голове погладил.

— Ну чего ты, милая? Хватит плакать? Говори, что не так? Не вкусно?

— Вкусно… — икнула я сквозь слезы, и к моим устам тут же преподнесли кубок с яблочным соком. Глотнула и немного успокоилась. — Мне просто матушка тоже грибочки готовила. В сметане, пока еще могли себе позволить. Это вкус моего детства.

Странное дело. Он меня спокойно выслушал, по-прежнему раскачивая в своих руках. И ни одним косым взглядом не наградил.

— А моя матушка к печке и не знала, с какой стороны подходить. Царской особой себя считала, никакой работой себя не обременяла. Даже иглу в руки не умела держать.

Неожиданно разоткровеничался он.

— Зато Аглая готовила чудесных улиток с дикой вишней по весне. И пироги с яблоками. Мы с Деньяром все уплетали и крошки не оставляли. Пока отец не сослал в черное ущелье, а потом и младшего.

— Зачем сослал?

Полюбопытствовала я, попытавшись соскользнуть с его коленей, но никто мне этого не дал сделать.

— Таков обычай древний. Юноша, как в пору молодца вступает, его в черное ущелье отправляет на шесть лун, дабы он охотничему делу научился. Да вкусил все прелести походной жизни.

— Жестокий обычай.

— Нужный, милая моя. Нас все меньше и меньше. Не будем сильными, так и вовсе исчезнем с лица земли.

Покушали мы в дальнейшем молча. Правда, Горан отказался меня со своих коленей спускать. Но я быстро покончила с едой и сбежала в нашу комнату.

Расчесав волосы широким гребнем, уже пристроилась у окна со свечей, в одной руке держа нитку, в другой — иглу.

Горан появился чуть погодя. Глянул на мое рукодельничество недовольно и губы поджал.

— Опять глаза портишь на ночь глядя?

Но я не ответила, демонстративно вышивая новый узор. Хотя глаза слипались до ужаса сильно.

Уснула я привычно, прислонившись головой к стене, уронив и полотенце, и иглу. Правда, почуяв напоследок, как крепкая ладонь аккуратно опутает мою талию, а вторая рука берет меня под ноги, уложив на мягкую перину.

Да чего же чудной сон.

А утром просыпаюсь, и пока глаза протерла, смотрю, рядом на подушке что-то блестит в утреннем свете. Тянусь ближе. А это браслет. Дивный такой, с камушками голубыми. Золотой. Широкий.

Это же какой мастер сотворил сие чудо?

И для кого его Горан оставил? Может быть, уронил?

Да только не видала я на нем таких украшений. Волкодак предпочел шрамы побольше золотых изделий. Изделие это сразу видно, что женское, такое изящное, нежное.

Прикоснуться страшно. До чего чудо красивое.