Седьмая функция языка

Именно в этот момент диссертант решает к ней подойти, прямо при друзьях, с бесстрашием ныряльщика Акапулько. Он делает вид, будто проходил мимо, но, поймав реплику на лету, не мог не встрять, и старательно изображает, что его случайно торкнуло: «Еще бы, кто хочет быть объектом?» Все молчат. В глазах Корделии читается: «OK, now you have my attention»[380]. Он знает: ему нужно не просто показать, что он воспитан и образован, но и подхлестнуть ее любопытство, раззадорить и при этом чересчур не раздражать, блеснуть умом и разбудить интерес, знать меру легкости и глубокомыслию, чтобы не выглядеть ни сухарем, ни зазнайкой, отыграть в этой светской комедии, дав понять, что он не идиот, и, разумеется, сразу добавить эротики в диалог.

«Вы созданы для мощной плотской любви, и вам ведь нравится итерабельность ксерокса? Сублимированный фантазм – не что иное, как фантазм воплощенный. Кто скажет обратное – лжец, священник и эксплуататор народа». Он протягивает ей один из двух бокалов, которые держит. «Любите джин с тоником?»

Аудиосистема выдает «Sexy Eyes» группы «Dr. Hook». Корделия берет бокал.

Поднимает его, словно хочет произнести тост, и говорит: «Мы обман, в который верят». Симон поднимает второй бокал, который по-прежнему держит в руке, и осушает практически залпом. Ясно, что первый тур пройден.

Он машинально обводит взглядом холл и замечает Слимана, который, держась за перила на промежуточной площадке лестницы, ведущей на верхний этаж, и возвышаясь над теснящейся внизу толпой, делает свободной рукой знак в виде буквы «V», «victory», а потом, обеими руками, показывает своеобразный крест, приложив руку, образующую горизонталь, немного выше середины вертикали. Симон пытается засечь, к кому обращен знак, но видит только студентов и преподов, пьющих, танцующих, флиртующих под «Kids in America» Ким Уайлд, и чувствует: происходит что-то не то, только что именно – непонятно. А вокруг Деррида все плотнее кольцо: вот на кого смотрит Слиман.

Симон не видит ни Кристеву, ни старика в шерстяном галстуке и с кустом на голове, однако оба они здесь, и если бы он мог их увидеть, не будь они в разных концах холла и в одинаково плотной толпе гостей, он понял бы, что оба не сводят со Слимана глаз и считали показанный знак, после чего догадался бы, что знак послан Деррида, прячущемуся в кольце почитателей.

Не видит Симон и быкообразного детину, дрючившего Корделию на ксероксе, хотя этот минотавр тоже здесь, сверлит ее бычьими глазами.

Симон ищет в толпе Байяра, но не находит, что не удивительно: Байяр в комнате, наверху, держит пиво, и неизвестная химическая субстанция растекается по его жилам, пока он говорит с новыми подругами о порнографии и феминизме.

Симон слышит голос Корделии: «В 585 году на Маконском соборе всемилостивая церковь, по крайней мере, задалась вопросом, есть ли у женщины душа…»; и, чтобы ей понравилось, добавляет: «…и воздержалась от ответа».

Высокая египтянка цитирует Вордсворта, но что за стихи, Симон определить не может. Миниатюрная азиатка рассказывает итальянцу из Бруклина, что пишет диссертацию о queer[381] у Расина.

Кто-то говорит: «Все знают, что психоаналитик теперь вообще молчит, но анализ от этого только выиграл».

Камилла Палья орет: «French go home! Lacan is a tyrant who must be driven from our shores»[382].

Моррис Цапп смеется и кричит на весь холл: «You’re damn’right, General Custer!»[383]

Гаятри Спивак, про себя: «You’re not the granddaughter of Aristotle, you know?»[384]

В комнате Юдифь спрашивает Байяра: «А ты вообще где работаешь?» Вопрос застает комиссара врасплох, ответ выходит дурацким, вся надежда, что Сиксу пропустит мимо ушей: «Изучаю кое-что в Венсене». Но Сиксу, конечно, вздергивает бровь, и он добавляет, глядя ей прямо в глаза: «В области права». Сиксу вздергивает вторую бровь. Она не только ни разу не встречала Байяра в Венсене, но и факультета права там нет. Чтобы ее отвлечь, Байяр сует руку ей под блузку и через лифчик начинает тискать грудь. Сиксу едва не падает от удивления, но решает не реагировать, когда к другой груди прижимает ладонь Юдифь.