Седьмая центурия. Часть первая (СИ)

Он поднял веки. Ни приготовленных наручников, ни гэбистов в штатском рядом не было. Ему в лицо лыбился тот самый красномордый толстячок в золотой концертной парче, который исполнял со сцены про деньги-денежки. Пиджак его нарочно скроен широко и длинно, чтоб прикрывать отвислое пузо. Толстячок, ухмыляясь, разомкнул пухлые губищи, и Путтипут едва не ослеп от блеска сверкавшего у того во рту золота. Да и весь он походил на гладкого идола из цельной жёлтой глыбы-самородка. Колышущийся тройной подбородок; все пальцы в перстнях с бриллиантами, рубинами, сапфирами; на жирном запястье часы в крупном корпусе; на шее массивная рыжая цепь - всё из золота. Самым неприятным в нём были длинные-предлинные жёлтые-прежёлтые загнутые острые ногти.

"Какие гелендвагены?! Какое Зло?!" - мерекнул Путтипут.

- Шутка! - захихикал толстячок звенящим искусственным смехом, и плюхнулся без приглашения на ещё не остывший от Фрейдзона стул.

- Я не первый, и не второй раз тут наблюдаю, как ты на бумажках таксу рабам божьим экспонируешь.

Путтипут едва не подавился горькой обраткой солянки и "дагестанского".

- Пора познакомиться ближе, - объявил красномордый, и протянул веснушчатую красноватую лапу, на которой кучерявились длинные рыжие власы. - Мамона.

"Блатное погоняло", - мерекнул Путтипут.

Не успел он сам, в свою очередь представиться, как "Золотой" его опередил:

- А ты - Паутин Паутиныч.

Бледные брови Путтипута вскинулись на лоб. Мамона пояснил:

- Твои "клиенты" тебя так величают. Не говори, что не знал.

Путтипут неопределённо мотнул кумекалкой. Всё он знал, потому, что собирал досье на каждого.

- Второе своё погоняло знаешь? "Приблатнённый кэгэбэшник".

"Сцуки", - мерекнул Путтипут. Вновь сглотнул желчь и спросил:

- А вы, от кого? С кем...? В смысле, кем работаете?

Физиономия "золотого" посерьёзнела, и он гордо отрекомендовался:

- Демон алчности я. Из свиты Самого...

И указал кривым ногтем вниз, в направлении огненного каменно-жидкого ядра планеты. Вперив взгляд Путтипуту в зрачки, он спросил:

- Колись, чего больше всего желаешь?

Больше всего Путтипут желал денег - деньжищ большущих, огромнейших, сумасшедших. Ему уже в детстве остокоммуниздело бедное "совковое" житьё, когда приходилось считать в кошельке каждый шуршик, каждую звенелку, чтоб хватило на еду и на проезд. В юности также надо было тянуть от стипухи до стипухи, в молодости - от получки до получки. И пока служил на Восточном Ахтунге, откладывал - отрывал от еды и одежды каждую ахтунг-марку, копя на вожделенный технократический уродец марки "ГАЗ-24".

В котелке Путтипута вдруг мелькнул почти забытый эпизод, как однажды, в бытность ещё молодым гэбэшным опером в Ленинбурге, он поймал "ведьму", преподававшую постепенно выживавшим из ума одиноким тёткам заклинания для привлечения всяческих благ - мужичков там, денежек и прочей удачи. Арестованная сходу раскололась и выболтала в диктофон тайное заклинание "на деньги". Путтипут потом его зазубрил: "Иисусе Христе, с подпорою своею Приснодевой Марией, по небу высокому шли, мешки с деньгами несли. Мешки те сами собой раскрылись, да деньги с небес свалились. А я, раб Божий..."

- Как звать тя, добрый молодец? - спросила его ведьма.

- Оперуполномоченный Путтипут.

- "...а я, раб Божий, уполномоченный Путтипут, понизу шёл, да те денежки нашёл, все собрал, да домой отнес. Зелёные свечи, горите! Деньги ко мне в дом, теките! Дорогу не забывайте! Купюрка - к одной, третья - ко второй - все ко мне! Как липок медок, так, чтоб и денежки ко мне липли-прилипали, да больше не отлипали..."

Мамона думки его читает, смеётся, и наставнически ещё от себя поучает:

- При деньгах-то любой дурак - умный. Денежка не бог, а бережет. Денежки в кармане - все друзья с нами. За денежки тебе и черт спляшет. Алтынного вора вешают, а полтинного чествуют. Кто рупь украдет, под суд пойдёт, а кто слямзил мильёнов двести, того держат в чести. Деньги-то, ить, ни кровью, и никаким таким ауном не пахнут!

"Ты ближе к делу! - мерекнул Путтипут. - Чё, там насчёт "Gelandewagen"ов"?"

- Будут! - заверил Мамона и мотнул золотой лысиной в сторону входа.

Оттуда к их столику приближался с довольной миной гуманоид Рома Бейленсон, по кличке "Цепа" - официальный охранник мэра Босчака, а "в натуре" - подручный Путтипута по сбору "дани" с "теневого сектора" северной столицы.

Цепа, как обычно, не пожал ладонь Путтипута, а едва подержался за неё пальцами, сел на свободный стул и... не замечая Мамону, будто того тут вовсе не было, сходу затарабарил про делишки:

- Ну, Паутиныч, тебе подфартило! За те разы, что казиношники "Пулковской" нам торчали, они тебе конкретный взгрев подогнали. Ща! Токо не падай!..