Седьмая центурия. Часть первая (СИ)

- С максимализмом юности, с горячностью на грани глупости, с самоистязательной жестокостью я разорвал соединявшие нас артерии, нервы, жилы.

- И, что за коо-колдовство?

- В бокал с вином раньше она тайно капнула мне каплю своей крови. А через год после разрыва, не удержавшись, разболтала всё другой модели, красавице по имени Лали.

- Не будут счастливы коо-коо колдующие! - рассудительно заметила Курочка и спросила: - А эти... модели, хоть иногда, расстилали молельный коо-коо коврик?

- Ну, в день не пять раз, как их матери, но раза по два - точно.

- И пгям, - удивляется товарищ Нинель, - хиджаб, никаб, чадгу снимают, чтоб, вот, так позиговать обнажённым телом?!

- Такоо-коо такова их коо-компенсация внутреннего протеста против демонстративного неравноправия поо-полов и традиционной поок-поок покорности при патриархате...

Не в силах более прислушиваться к беседе моих товарищей, глубоко засыпаю.

Искры в глазах ласковых муз гаснут, как небесные звёзды... а вместо них, вспыхивают две пары огоньков. Они похожи на фонарики светлячков... Огоньки приближаются... Но они... хищные! Моего Лучшего Друга неожиданно под одеялом кто-то хватает. Его хватают крепко, в четыре руки. Я резко просыпаюсь.

Это ночные надзирательницы - аллирожки в белых балахонах и шапочках - одна молодая, вторая повзрослее. Это Ада, и Старшая! Они кантуют наш теремок на каталку и катят в смотровую.

- Хотят поок-поок покататься без поо-посторонних! Поо-поо похотливые коо-кобылы! - комментирует проницательная Курочка. - Коо-когда Ада дежурит, она не зря внимательно рассматривает пленных, и напевает себе поо под нос:

Наступает ночь,

Зовёт и ма-анит,

Тыры-пыры, на-на-на-а-а...

После моего отчаянного, но обречённого сопротивления, аллирожкам удаётся стянуть с меня пижамные портки и пристегнуть специальным крепежом мои ослабленные манной кашей конечности к смотровой кушетке. Мы с Курочкой краснеем, а обе аллирожки охают в голос:

- О-О-О-О!

Ада ощупывает Абдурахмана Мангала сверху, снизу, со всех сторон, обжимает изо всех сил и так, и сяк, пробует согнуть влево-вправо, потом вправо-влево, но ничего не выходит. А Старшая, зачем-то, силится оторвать Маятники Вселенной, и шепчет диагноз:

- Перемежающийся острый приапизм!

- О-о! Это самый прекрасный диагноз во Вселенной! - восторженно щебечет Ада. И распевно спрашивает Старшую:

- ТЫ... или Я-А-А?!

У Старшей, от воодушевления, челюсти свело так, что она не в силах ответить коллеге. Она торопливо расстёгивает низ своего балахона, срывает с себя исподнее, которое зацепляется за каблук, и уже задирает ногу...

- БИП-БИП-БИП!

На стене гудит зуммер. Включается динамик, и аллироги из приёмного отделения сообщают:

- Забирайте новенького!

- Коо-кого? - интересуется Курочка.

- Кыштымского карлика, - отвечают через динамик.

- Поо поймали-таки бедолагу! - сочувственно квохчет Ряба.

И мы все в теремке думаем о нашем спасителе - Карлике - с благодарностью.

- ОБЛОООМ! - стонет Старшая, силясь опустить на пол ногу, заклинившую в тазобедренном суставе и наотрез отказывающуюся повиноваться.

Ада старается скрыть улыбку торжества.

- Определённо, она поо-положила на нас глаз! - напоминает нам Курочка.

- А мы на неё - два! - усмехается Абдурахман Мангал.

- Товагищи! Не вгемя! - взывает товарищ Нинель. И запевает:

Вихги вгаждебные веют над нами,

Ггозные си-илы нас зло-обно гнет-у-у-ут!

Курочка его поддерживает:

- ПОО-ПОБЕГ!

37. Кыштымский карлик

Нас с Курочкой, товарищ-Нинелем и Абдурахманом Мангалом переводят в другую камеру под названием "двухместная палата".

- Поо-почему нас сюда перевели?

- Может, аллигоги догадались пго план побега?

Мы осматриваем новое помещение, изо всех сил дёргаем решётку, - присобачена намертво. Опускаюсь на койку и охватываю голову руками.

Курочка успокаивает:

- Поо-попасть на Дурдонис может каждый...

- ...только не каждый пытается вернуть свободу! - произносит незнакомый слабый голос.

От неожиданности мы вздрагиваем. Оборачиваемся к тёмному углу новой палаты и видим, как отодвигается стеновой камень-блок потайного подземного хода. Звеня кандалами, оттуда к нам вползает седовласый старец в совершенно истлевших лохмотьях.

- Поо-похоже узника этого гноят лет двести! Вы ктоо, кто-кто?!

- Аббат Фариа, - седой косматой головой кивает узник.

- Очень пгиятно! - товарищ Нинель кланяется и представляется в ответ: - Эдмон Дантес.

А нам в сторону шепчет:

- Это для конспигации. Вдгуг он - подсадной!

Мы пожимаем аббату руку. А товарищ Нинель замечает:

- Аббат, я вас где-то видел!

- Может, на Гоа? - спрашивает аббат. - Вы в 1756-м на Гоа не отдыхали? Может, в Бастилии? Вы в 1783-м в Бастилии, случайно, не сидели?

- Поо-пожалуйста, аббат, - просит Курочка, - насчёт "вернуть свободу", поо поподробней!

И я присоединяюсь:

- Из Антимира нам обратно надо - в мир!

- Дверь в мир у каждого своя, - отвечает аббат, - только её не каждый замечает. А заметив, далеко не каждый силится открыть. И ходит мимо этой двери день за днём, но, так и не решившись, начинает, со временем, считать дверь потайную выцветшим рисунком на обоях, или трещинами штукатурки на стене...