Седьмая центурия. Часть первая (СИ)

В прихожей Гриша помог Софи надеть шубу. Пока она поправляла перед зеркалом шарфик, он остановил взгляд на календаре, сообщавшем дату: 15 ноября. На часах было начало двенадцатого.

Выйдя на улицу, они обнаружили, что снегопад прекратился, оставив после себя оранжевые - в свете ночных фонарей - горы снега. Такси не наблюдалось, троллейбусов тоже. Мимо ехал одинокий пустой экскурсионный "Икарус". Гриша проголосовал, автобус остановился.

- До Фонвизина.

- Два целковых.

Ехали молча. Всю дорогу до её дома Гриша держал мягкую руку Софи, чуть сжимая в ладонях. У подъезда её девятиэтажки коротко простились. О встрече не договаривались. Сам Гриша не сообразил, не подумал, что девушки обычно ждут просьбы о новой встрече, вроде "Давай завтра сходим в кино", ждут вопроса "Когда мы увидимся?" Как-то торопливо чмокнулись, и очень приличная девушка из очень приличной семьи скрылась в своём подъезде. Всё.

Сейчас, десятилетия спустя, дома, на кухне, с мамой Цилей, согревая в ладони потрясающе ароматный коньяк на донце бокала, Григорий Иакович не помнил, как тогда доехал обратно. Он запомнил навсегда только тяжёлый, холодный стук сердца: "Не моя Джульетта! Не моя..."

Тогда, десятилетия тому назад, он вошёл в комнату и, стоя спиной к двери, уловил в воздухе шлейф растаявшего вечера, и так понравившуюся нотку жасмина. Но в одиночестве недавнее блаженство не находилось, а, наоборот, обернулось горечью. И он ощутил на себе взгляд Одиночества. Оно проступило наяву в своём нависающем с потолка величии, обрело осязаемые черты, задышало в уши, шарахнулось пустотой от стены до стены, отдалось эхом в пустоте в груди, там, где раньше, как Грише казалось, обитала живая душа. Оно даже явилось полынным вкусом на губах. И заговорило. И сказало одно нелепое слово:

- ЗВОНИ!

Гриша не желал, боялся его слушать. Он включил проигрыватель и поставил пластинку - Шопена, прелюдию в ми-миноре. Пока звучала музыка, он глядел сквозь окно на бурые тучи полночного неба. И небо, вдруг, задразнило:

- Дон Ромео!

Гриша опустил взгляд на соседние дома, фонари, деревья, но и они, и весь мир, дразнили его:

- ГАМЛЕТ! ГАМЛЕТ!

Кровь стукнула в ушах, и Грише захотелось отсечь себя от мира. Но, как?!

- Ямщик... - сказал миру Гриша, сквозь зубы. И добавил: - ...не гони лошадей!

А всё многоголосье мира галдело и гоготало:

- ГАМЛЕТ, ПОЗВОНИ ОФЕЛИИ!

Взгляд остановился на телефонном аппарате, который открыл рот и предложил Грише:

- Всего семь цифр, Ромео! Ну же! Набирай!

Первой мыслью Гриши было воспользоваться отвёрткой и отвинтить клеммы шнура в телефонной розетке. Вторая мысль была о том, что вскоре возьмёт верх искушение привинтить клеммы обратно.

А телефон издевательски, тоном Тибальта - кузена Джульетты, бросил Грише:

- Мальчишка, обнажи свой меч!

С жаждой мщения Гриша метнулся на кухню. Из подставки с ножами он выхватил длинный арбузный тесак, вернулся в комнату, ухватил провод, хвостившийся от аппарата к телефонной розетке, и рассёк его надвое. В первый миг после этого у Гриши было ощущение, что, вместе с Тибальтом, он сейчас прирезал заодно и Лаэрта, и отца его, Полония. Во второй миг он схватился за голову: "Дурак я, дурак!" В третий - засмеялся. В четвёртый - расхохотался. В пятый решил, что его джульетомания была дурацким помутнением рассудка, своеобразным насморком ума. В шестой миг Гриша Нерельман вообще поставил крест на идее когда-либо жениться. В седьмой он решил, что избранный им радикальный способ самоизоляции от мира прекрасен, ибо создаёт условия для сосредоточения на научных изысканиях.

Следующие полтора месяца всё своё неурочное время Гриша провёл в научных библиотеках, собирая материал для проектирования и моделирования сердца Машины Времени - хроноцапы.

Вернувшись из мгновенного путешествия сквозь глубины десятилетий памяти, Григорий Иакович сейчас грустно улыбнулся: "Кто не был глуп, тот не был молод".

Пригубив коньяк, Циля Лейбовна поставила бокал и прибавила телевизору громкости.

- Чего бы вы хотели от жениха? - спросила Кларисса Гузеевна третью из невест.

Та, бросив кокетливый взгляд на Антона, ответила:

- Чтобы помог мне открыть вторую чакру.

- А эт, чё за чё-о?! - спросила Мимоза Сябитовна. - А эт, игде-е?

- Вот, здесь! - с удивительной непосредственностью невеста ткнула себя пальцем промеж ног.

- Я тож хаачуу! - сказала Мимозя Сябитовна. - А то, может, она у меня тож заакрытая - чакра ета!

- Климакс закрыл тебе эту чакру, Мимоза! - жестоко похоронила мечты своей коллеги Кларисса Гузеевна.

Жених же Антон от сказанного третьей невестой оживился:

- Знаете, а я практикую кундалини-йогу!

- Куналинди, чё-о?! - захлопала зеницами из-под очков Мимоза Сябитовна. - И чё ета твая кундалиндия даё-от?!

- Можно жить одному. И пол-года, и год.

- Эт, каак эта?!

- Я тебе, Мимоза, потом, после программы расскажу, как, - усмехнулась Кларисса Гузеевна.

- Чё-а?! - оживилась Мимоза Сябитовна. - Он там, эта, шурудит, да?!

- Ну, что вы такое говорите! - попытался возразить жених Антон. - Йога - это ...

- Да ладно, ты! - отмахнулась Кларисса Гузеевна. - У меня ж рот чёрный.

И обернулась к невесте: