Седьмая центурия. Часть первая (СИ)

Софи попыталась растащить их из их перепалки:

- Коньяк мог бы рассказать свою родословную - историю происхождения.

Бобрик сложил ладони перед собой, на уровне шеи, и слегка извиваясь, будто, истекающий из горлышка призрачный дух, заговорил:

- Я, Коньяк Хэннесси-Эннесси, сын дубовой бочки, внук благородных спиртов, правнук чачи, праправнук белого виноградного вина, пра-пра-правнук виноградных ягод, пра-пра-пра-правнук виноградной лозы приветствую вас, мои юные друзья ... - и засмеялся: - На-ли-ВАЙ!

- Тост! - напомнила Катя.

- За дам! - предложил Бобрик.

- За присутствующих здесь дам! - поправила его Катя, показав щелбанный затвор из пальцев. - А то, мало ли, кто ещё у тя на уме!

Софи вновь постаралась отвлечь их от перебранки:

- Я слышала от папы, самые выдержанные коньяки оставляют после себя шлейф аромата в уже пустом бокале до восьми суток!

- Коньякье, - сказал Гриша, глядя в зелёные глаза Софи. И добавил: - Этим новым словом французы теперь обязаны тебе.

Катя засмеялась:

- Ты Гришу вдохновила, Софи.

- С тебя, Софи, поцелуй! - сказал Бобрик.

Софи улыбнулась и, то ли от смущения, то ли в знак согласия, опустила веки. Катя потянула Гришу за локоть:

- Покажешь, во что мороженое класть?

Креманок не нашлось, и пока Гриша доставал из буфета на кухне узбекские пиалы, Катя, совершенно неожиданно, внесла небольшой вклад в его "научную девушкологию":

- К двадцати любая девушка уже может успешно преподавать учебный курс "Контрацепция от "А до Я"...

Гриша замер, пытаясь осмыслить сказанное. А Катя добавила:

- Любая! Но не Софи. Она невинна.

Десять школьных лет красота Софи для всех была непознаваема. И сейчас, через три года после выпускного, всё как будто оставалось по-прежнему. Или... красота её перестала быть... холодной?

Гриша не знал, что сказать, и в зависшей тишине слушал ровное цоканье маятника заводных ходиков с кукушкой и, зачем-то внимательно разглядывал гирьки на цепочках.

Они вернулись в комнату, и Бобрик предложил любимый всеми тост:

- За сбычу мечт!

И спросил Катю:

- Ты, вот, чего больше всего хочешь?

- Чтоб ты поумнел. Хоть капельку!

- А Софи?

- Поехать на зимние каникулы в Кисловодск. Зимой там ещё ни разу не была. Моя подружка Кара в гости зовёт.

За школьные годы все уже успели узнать уменьшительные имена кисловодских подружек Софи: Карина - Кара, Рузанна - Рузик, Этери - Тери.

- Это та Кара, что у тя на магнитофоне "Ой сирун-сирун" исполняет? - заржал Бобрик.

Катя стиснула зубки:

- Чё те не нравится?!

И снова больно щёлкнула его по носу.

- ДА ЁП...ПЕРНЫЙ ТЕАТР! - вкрикнул Бобрик.

- А у тя мечта, какая? - спросила его Катя.

- Свинтить с Плюка к ёпперной матери. Накоплю, вот, чатлов на гравицапу.

Все засмеялись. А Софи сказала:

- "Ра вици аба", знаете, что по-грузински означает?

- Кто ж его знает? - пожал плечами Бобрик.

- Так и переводится: "Кто ж его знает".

И все опять засмеялись.

- А у тя, Гриня, какая мечта? - спросила Катя.

- Создать хроноцапу - сердце Машины Времени.

- А ты, - поинтересовался Бобрик, - свинтить с Плюка в будущее хочешь, или в прошлое?

- Да просто путешествовать.

ДЗЫНЬ - чокнулись, выпили.

- Одна моя мечта уже исполнилась, - сказала Катя. - У меня есть маленькая бяка! Но бяке нужен папа. Хороший, ответственный...

Бобрик воодушевлённо потёр ладони:

- За это отдельный тост! На-ли-ВАЕМ!

- ...ответственный, - продолжила Катя, - а главное - НЕПЬЮЩИЙ!

И по привычке, сжала зубки. Бобрик, на всякий случай, отклонился подальше. Катя подняла бокал и, указывая на Бобрика, назидательно произнесла:

- Если ТВОЙ дом к тридцати годам не наполнится детскими голосами, то к сорока он наполнится кошмарами!

- Так говорил Заратустра? - улыбнулась Софи.

- Каждому из нас, - продолжила Катя, - желаю, чтобы детских голосов было больше, а кошмаров... не было вовсе!

- Шопенгауэр, ты, в юбке! - хохотнул Бобрик и легонько дёрнул подол катиного платья. И тотчас схлопотал очередной щелбан по носу - такой болезненный, что вскочил с кресла и взвыл: - УУУ-ЙЯ!! Да от тебя и непьющий сопьётся!

Он схватил с книжной полки большую пластилиновую фигурку крылатого ассирийского демона, которую Гриша когда-то своими руками слепил на каркасе из проволоки, и замахнулся на Катю. У демона был львиный нос, львиные когти на лапах, жало скорпиона и змеевидный член.

Катя одной рукой ткнула демона в член, а другой указала на портрет Бетховена, висевший справа от книжной полки, и язвительно заметила:

- Бетховен, вот, твоё внимание не привлёк! Отчего бы это?!

- Подобное притягивает подобное! - ухмыльнулся Бобрик. Поставил демона на место, взял чайную ложку и ткнул в пломбир: - Мороженое совсем мягкое! Пока не растаяло, давайте, выпьем за...

- ...любовь! - сказала Катя. - Без любви жизнь - манная каша три раза в день, и без каникул. Бе-е!

Чокнулись, выпили.

- Тук-тук! - сказал Бобрик голосом почтальона Печкина.

И тут же спросил голосом кота Матроскина:

- Ихто там?

И сам же ответил голосом джинна из медной лампы:

- ЭТО ЯАА, ВАШ КАААЙФ!

Все опять рассмеялись.

- Гринь, давай музон! - попросила Катя. - Чтоб от мороженого не знобило.