Он закончил с последней жительницей своей мини-фермы и поднялся, держа в руках почти полное ведро молока, покрытое шапкой воздушной пены. Если честно, молочная диета — не совсем мое, но от этого простого и одновременно восхитительно-аппетитного зрелища у меня чуть слюни шнурками не повисли, как у жутко голодного бульдога.
— Выпускаем скумбриевичей, — скомандовал дед Миша с таким серьезным видом, как будто мы спутник в космос собирались отправить.
И козы, услышав его приказ, тут же пришли в непрерывное движение, словно их кто-то переключил на ускоренный режим. Они нетерпеливо метались и крутились, оглашая сарай такими требовательными воплями, что у меня в голове зазвенело.
— Ты бы посторонился! — едва успел расслышать я, распахнув для них калиточку, но было поздно. Оголтелая мохнато-рогатая толпа пронеслась по моим ногам, толкая и пихая, и, будь я послабей физически, точно снесли бы и не заметили. Ни хрена себе — жажда свободы!
Дед Миша еще и сопроводил это дикое стадо ободряющими возгласами, хотя в чем-чем, а в подбадривании они точно не нуждаются. Корявеньким, но шустрым галопом его «девульки» ломанулись через двор к выходу, ведущему прямо в горку, поросшую задорными кустиками можжевельника вперемежку с терном и шиповником и пока еще — до тех пор пока не навалилась летняя жара — сплошь покрытую сочным ароматным разнотравьем.
— О, видал, как шустро сиськами-то мотыляют! — с гордостью посмотрел им вслед дед Миша.
Бывшие вместилища молока действительно забавно болтались туда-сюда при каждом прыжке, кажется, даже мешая своим обладательницам, но это никак не влияло на их темп.
Мы вернулись в основной двор, и мне предложили расположиться под навесом, велев вести наблюдение. За кем или за чем пояснений не последовало. Но, учитывая, что с этого стратегически важного поста только козье пастбище на горе и обозревалось, то, видимо, за ним и надо было.
Спустя несколько минут дед Миша подошел с литровой кружкой молока и тарелкой с румяными пирожками.
— Ну, давай, приступай, — проговорил он, наблюдая и одобрительно кивая, видя, что я жую, едва не закатывая от удовольствия глаза. Чтобы любая пища казалась просто божественной, нужно быть просто достаточно голодным. Хотя таких вкусных пирожков с вишней я не ел с того времени, наверное, как их последний раз пекла Марина.
— Мишань, а ты помнишь, что нам сегодня за рассадой на рынок? Я договорилась на утро с той женщиной из Новоку… Ой, Сенечка, мальчик мой, доброго утречка. Как ты, сынок? — Невысокая седая женщина с лучистыми карими глазами и доброй улыбкой подошла к нам и, приблизившись, прикоснулась губами к моему лбу — в абсолютно привычном любой матери жесте, которым болеющим деткам проверяют температуру. — Ой, ну хорошо, хорошо, температурки нет, глазки сверкают, значит, на поправку идешь. А шкурка быстро зарастет, молодой же.
— Зинуль, лапушка, ты ж знаешь — мне собраться, шо голому подпоясаться. Пять минут, и буду готов.
— А стервы твои кудлатые тут как сожрут опять мне все флоксы бордюрные! Еле выкохала их с последнего разу. Ну как есть вредители, хуже саранчи эти рогатые твои.
— Да ладно тебе над зеленухой-то трястись, зато он какое молочко — духмяное да оздоровительное. Глянь, парень пьет, и на глазах прям у его румянец возвращается. — Дед Миша беззлобно отмахнулся от бурчащей жены и снова развернулся ко мне: — О, Сень, а ты, можа, выручишь нас, а? Мы с матерью недолго — час-полтора, и обернемся, не боле. Покараулишь девчат моих, шоб не напакостили бабке, а?
Я сперва было подумал, что мне как-то недосуг быть временным исполняющим обязанности сторожа и козьего перехватчика в одном лице, но потом вспомнил, что все равно, пока Василиса не проснется, двинуться никуда не можем. Отцовский телефон я помнил наизусть, конечно, так же, как и все офисные номера вместе с сотовыми ключевых сотрудников, но успел выяснить, что моего мобильного рядом не наблюдается, а Васькин если и есть, то рядом с ней. Так что все равно надо было дождаться, пока моя краса длинная коса проснется.